Этери Чаландзия - Иллюзия Луны

Игнат отставил снимок или разбил об пол – он так и не понял. В холодильнике среди безвременно погибшего провианта нашлось полбутылки водки. Этого было мало, но Игнат, не раздумывая, влил в себя все разом. И словно ударили в мягкий колокол: реальность оттянулась вперед на длинной резинке и вскоре с тяжелой оттяжкой вновь ударила в голову. Игнат всхлипнул. Нет, не Инга была во всем виновата, а он сам. Идиот, из всех неподходящих мест на земле, он притащился в самое неподходящее…

Девочка, зажав плечом телефонную трубку, стояла в коридоре. Она скребла карандашом по обоям, рисуя поверх узоров и цветов какие-то остроугольные геометрические фигуры – то ли камни, то ли клетки. Оттого, что она давила слишком сильно, грифель крошился и черным облачком осыпался книзу.

Она была не одна: за ее спиной, в конце коридора, в углу, притаился Кир. Казалось, он не дышал, так неподвижна была его высокая фигура. Он напряженно вслушивался в ее невнятное бормотание, надеясь разобрать слова или хотя бы уловить интонацию. Видела его девочка или нет, но она не обращала на деда никакого внимания, качала головой, то ли соглашаясь, то ли сокрушаясь, сопела и постукивала носком туфли о стену.

Они крепко поссорились с Киром после того, как она, разозлившись на него и на весь белый свет, убежала на лестницу. Кир тогда долго бегал вверх и вниз, заглядывая во все углы и простенки, пока не понял, что девочка спряталась в лифте. Он, может, и не обратил бы внимания на постоянно занятую кабину, если бы не потный гражданин в распахнутой шубе и влажной заячьей шапке набекрень.

– Суки, подонки, говнюки, суки, подонки, говнюки, – неизменно в одном порядке приговаривал он, преодолевая очередной пролет. – Суки, подонки, говнюки, суки…

Столкнувшись с Киром, он притормозил, стянул с головы жалкий убор и утер мехом лицо.

– А? – воскликнул он и мотнул головой в сторону лифта. – Что творят! Десять минут прождал внизу, а они все катаются и катаются! А ведь мне на последний этаж! Это же инфаркт! Безобразие какое!

Кир ошеломленно уставился сначала на несчастного, а потом на красную кнопку вызова. И как он не заметил! Действительно, все то время, пока он прочесывал лестницы, лифт гудел и гудел, двигаясь вверх и вниз внутри шахты. Он прислушался: судя по звуку, кабина была где-то рядом. И вдруг, как только Кир подумал, что рано радоваться – неизвестно, сколько еще придется бегать по этажам, преследуя непредсказуемую пассажирку, двери лифта распахнулись прямо перед ними.

– Та-ак, а это еще что тут такое? – взревел неизвестный, заглядывая внутрь. – Попалась, какашка!

Но тут за его плечом еще громче взревел Кир, оттеснил растерявшегося мужика, подхватил девочку на руки и припустил вверх по лестнице. Вслед ему полетели витиеватые проклятья, но Киру было все равно.

Дома, глядя на ее насупленную физиономию, он в отчаянии всплеснул руками:

– Я не понимаю! Что с тобой такое?

– Ты же волшебник, – с ехидцей вдруг отозвалась она. – Ты должен все знать.

– Никакой я не волшебник, – Кир отмахнулся. – Я обычный человек, я очень люблю тебя и переживаю из-за того, что ты вдруг стала…

Он запнулся.

– Какая? – подстегнула его девочка.

– Чужая, злая, холодная, закрытая… – Кир замолчал, испугавшись, что не сможет остановиться. – И я не понимаю, почему?

Девочка встала.

– А может, я такая и есть?

Кир покачал головой.

– Нет, это не так. Ты – моя внучка, ты добрая, нежная, ласковая…

– А откуда ты знаешь? Ты же даже не волшебник! – она презрительным и разочарованным взглядом смерила деда и удалилась.

Закрылась дверь детской, и в гостиной на стене качнулась безделушка – три стеклянных ангела, летящих в обнимку друг с другом.

До вечера она не показывалась из своей комнаты, ни с кем не разговаривала. Только когда уже совсем стемнело, выбралась в коридор, и вот уже почти четверть часа они стояли: она – с телефонной трубкой в руках, а он – у нее за спиной, в тишине и без движения. Позади Кира висело большое зеркало, в котором отражалось бесконечное пространство, ему что-то почудилось, он обернулся и встретился с собственным взглядом. Кир вздрогнул. Кто-то другой смотрел на него из глубины «голубого дряхлого стекла». И тут он услышал тихий, но отчетливый голос девочки:

– Да, мама. Да. Все хорошо. Да, мамочка, конечно…

Глаза Кира округлились, и он быстро подошел к ней.

– С кем ты разговариваешь? – спросил Кир. – Кто это?

Девочка тут же отняла трубку от уха, прижала ее к груди и с вызовом уставилась на деда.

– Никто!

Кир молча смотрел на нее. Чуть вздернутый носик, глянцевая челка, упрямый взгляд исподлобья, алые пятна на щеках. Похоже, ее брат был прав – куколка стремительно превращалась в женщину.

– Я жду, – не повышая голоса, произнес Кир.

Девочка потупилась. Эта война была еще неравной.

– С мамой я разговариваю, – неохотно ответила она своим башмачкам.

– Дай мне трубку, – протянул руку Кир.

Она опять, было, вскинулась, но шмыгнула носом и через силу протянула ему трубку.

– Алло. Алло… – Кир посмотрел на девочку. – Там нет никого.

– Это теперь там никого. А была мама, – она прятала глаза, но отвечала смело. – Мама с тобой не хочет разговаривать, она со мной говорила!

Девочка резко отвернулась и побежала в сторону кухни. Кир зажмурился, на мгновение ему показалась, что она прошла сквозь зеркало и скрылась не за углом, а в отражении коридора. Кир некоторое время растерянно смотрел в пустоту, о чем-то размышляя, потом аккуратно повесил трубку. Тут же, словно он только этого и ждал, телефон зазвонил вновь. Кир помедлил, но все-таки подошел.

– Да, я слушаю, говорите. Что? Ограды на могилы? Нет, вы ошиблись номером.

Он вернул трубку на место.

– Что за люди… Ни «здрасте», ни «до свидания», – проворчал Кир, входя в свою комнату и включая свет.

Сначала Инге приснилось море. Оно зеленой гелиевой массой обрушивалось с потолка и заливало палату. Вода поднималась все выше и выше, и вот уже веселенькие волны плескались под плоской лампой, а она, раскинув руки крестом, покачивалась в центре, и болели стиснутые давлением легкие, и уже совсем нечем было дышать. А вокруг, в водяной невесомости, парили книги, непарные туфли, часы-будильник, паяльник, старый веер, ножки от стула, какая-то грязь и мелкий мусор. Инга чувствовала, что умирает, уже даже ощутила приближающуюся предсмертную эйфорию, как вдруг из пола палаты выдернули маленькую затычку, и вода устремилась прочь, увлекая по кругу странные предметы и ее саму, беспомощную и бездыханную.

Со страшным всасывающим звуком Ингу затянуло в крошечную воронку и выкинуло в потустороннее пространство. Она полежала, прислушиваясь к обступившим ее звукам, наконец решилась и открыла глаза. Ничего особенного: обычный день, переулок, выходящий на Никитскую, бессмысленные обрывки разговоров прохожих, скопление автомобилей, привычный шум, гам, лай и переливы автомобильных сирен вдалеке. Странным было только то, что она лежала на земле в крошечном сквере, и еще то, что прямо перед ней, заглядывая ей в лицо, в воздухе висела небольшая и плоская желтая рыбка. Рыбка была настолько тонкой, что, когда она вставала анфас, становилась практически невидимой: оставались только полусферы глаз и полупрозрачная вуаль хвоста.