Элизабет Джордж - Обман

Барбара ухватилась за последние слова:

— Так он был белый? Англичанин?

— Возможно. А может, немец, датчанин или швед. Я не знаю. Но он был не цветным, это верняк.

— И Кураши понял, что вы все видели?

— И да и нет. Он заметил меня, но не знал, что я видел, как он склеил своего партнера. Вот когда он увольнял меня, я сказал ему, что видел весь их спектакль. — Тревор положил книгу про пауков на место. — Я думал, что имею против него козырь, понимаете? Ну, что он не посмеет уволить меня, ведь я могу шепнуть старику Акраму, что его будущий зять трахается с белыми мальчиками в общественном сортире. Но он все отрицал. Кураши сказал, чтобы я не надеялся остаться работать на фабрике, раз я поливаю его грязью. Акрам не поверит мне, сказал он, и я вылетел с фабрики и остался без работы. А мне позарез нужна была работа, поэтому я заткнулся. Вот и вся история.

— Так вы никому об этом не сказали? Ни мистеру Малику, ни Муханнаду, ни Салах? — Барбара не сомневалась, что Салах пришла бы в ужас, узнав, что ее будущий супруг изменяет ей, да еще с кем! Более того: информация такого рода, несомненно, бросила бы тень на всю пакистанскую общину. Надо бы обсудить это дело с Ажаром, подумала она.

— Нет. Да и что я мог бы сказать? Мои слова против его — и ничего не докажешь, так ведь? — спросил Тревор. — Ведь его же не застукала на месте преступления полиция или еще кто.

— Но и вы не знаете наверняка, что он делал в тот день в туалете.

— Лично я не ходил и не проверял, что он там делал, если вам это интересно знать. Но ведь я не слабоумный, верно? Каждый знает, что этими туалетами испокон веку пользуются геи. Поэтому, если два парня идут туда и не выходят через то время, которое нужно для того, чтобы отлить… Ну… да вам и самой все ясно.

— Ну а мистеру Шоу вы рассказывали об этом?

— Я же сказал, я никому ничего не рассказывал.

— Как выглядел тот, второй парень? — спросила Барбара.

— Не знаю, парень как парень. Загорелый. В черной бейсболке козырьком назад. Не высокий и не толстый, не похож на гомика. А, да, вот еще что. У него была проколота губа и вдето небольшое золотое колечко. — Тревор недоуменно пожал плечами. — Господи, — произнес он с иронией, трогая пальцем паука, вытатуированного на шее, — и как только парни не уродуют себя!

— Гомосексуализм? — переспросила Эмили Барлоу. Она явно заинтересовалась только что услышанной новостью.

Барбара нашла ее в дежурной части, где Эмили обычно проводила ежедневные встречи с членами оперативно-следственной группы и приданными ей полицейскими. Эмили записывала на белой доске намеченные мероприятия и раздавала поручения.

Барбара знала, что после их с Эмили визита на фабрику туда отрядили двух детективов и те в офисе компании «Горчица и пряности Малика» допрашивают всех работников. Они должны выявить информацию, которая может вывести на врагов или недоброжелателей Хайтама Кураши. Сведения о нетрадиционной ориентации убитого, принесенные Барбарой, очень бы им помогли, и руководитель следственной группы приказала Белинде Уорнер, работавшей за компьютером в соседней комнате:

— Оповести их немедленно. Но Христа ради попроси их пока держать эту информацию при себе.

Эмили вернулась в комнату для совещаний, достала фломастер, сняла с него колпачок и приготовилась выслушать Барбару до конца. Барбара уже доложила ей о работе, проделанной за день: она рассказала о встрече с Конни и Рейчел Уинфилд, а также о неудавшейся попытке подтвердить рассказ Салах про то, как она выбросила с пирса золотой браслет. Слушая ее, Эмили молча кивала и делала заметки на доске.

Затем подруги перешли к обсуждению.

— А как мусульмане относятся к гомосексуализму? — поинтересовалась Эмили. Вопрос был задан столь категоричным тоном, что не подлежало сомнению: эта линия расследования кажется ей весьма перспективной.

— Понятия не имею, — ответила Барбара. — Но чем больше я раздумывала по пути сюда об этом, тем менее вероятной мне казалась связь между его сексуальной ориентацией и убийством.

— Это почему же? — Эмили подошла к доске для объявлений и стала внимательно изучать прикнопленные к ней фотографии убитого, словно искала в них подтверждение гомосексуальных наклонностей Кураши.

— Мне кажется более вероятным, что, узнай об этом кто-то из Маликов, они просто отменили бы свадьбу, а его вытурили бы назад, в Карачи. Ясно как день, что они не убили бы его. Зачем им лишняя головная боль?

— Они азиаты. И они не захотели бы терять лицо, — возразила Эмили. — И я уверена на сто процентов, что они уже не могли бы — как выражается Муханнад? — держать головы гордо поднятыми, если бы слушок, что Кураши их дурачил, пополз по городу.

Барбара задумалась над доводами Эмили. Что-то не складывалось.

— Так, по-твоему, его убил кто-то из них? — спросила она. — Но в этом случае убийство Кураши — высшее проявление национальной гордости.

Мне кажется более вероятным, что Кураши разделался бы с каждым, кто знал его тайну, а не наоборот.

— Однако не в том случае, если кто-нибудь из азиатов, взбешенный тем, что какой-то негодяй задумал использовать Салах Малик для прикрытия своих гомосексуальных наклонностей, решил с ним разобраться.

— Но действительно ли у Кураши было такое намерение? — задумчиво протянула Барбара.

Эмили вынула из пакета, лежавшего на системном блоке, четыре небольшие морковки. Барбара, немедленно вспомнив съеденные не так давно снетки и леденцы — не говоря уже о выкуренных сигаретах, — изо всех сил старалась не выглядеть виноватой, наблюдая за тем, как руководитель следственной группы вкушает низкокалорийную, богатую витаминами пищу.

— Надо ли задавать вопрос, кто, по-твоему, главный претендент на роль убийцы?

— Можешь не задавать. Я понимаю, кого ты имеешь в виду, — ответила Барбара. — Но если это действительно так и Муханнад убил Кураши, то какого беса он поднял такой шум из-за этого убийства?

— Да для того, чтобы сделать из себя святого. Он призывает к джихаду — священной войне против неверных, вопит о справедливости и мечет молнии в убийц-англичан. И соответственно, отводит все подозрения от себя.

— Но если так рассуждать, то надо признать, что Армстронг мог распотрошить брошенную машину. Разные подходы, но намерения-то одинаковые.

— У Армстронга есть алиби.

— А у Муханнада? Тебе удалось разыскать в Колчестере этого Ракина Хана?

— Да, он управляющий банкетным залом в одном из ресторанов его отца: костюм от Армани, туфли от Балли, «Ролекс» и перстень с бриллиантом из Берлингтонского пассажа. Он давний друг Малика, еще с университетских времен.

— И что он сказал?

— Подтвердил все: и факт, и время, и место. Они ужинали в тот вечер вдвоем. Встретились в восемь, а расстались почти в полночь.