Евгений Сухов - Воровская правда

Его непродолжительный роман с красавицей Лизой начался с того, что как-то раз на рынке молодая женщина попросила его помочь выбрать для нее подходящий кусок мяса, сославшись на то, что ничего не смыслит в гастрономических изысках. У Тимофея, польщенного вниманием смазливой дамочки, вдруг неожиданно отказали тормоза и напрочь отключился инстинкт самосохранения. Внимательно окинув незнакомку с ног до головы долгим взглядом, Тимоха понял, что перед ним женщина редкой красоты, экземпляр, каких во всей Москве не более одного десятка.

Их отношения развивались стремительно — на следующий день молодой, удачливый вор повел девицу в «Метрополь», а вечером поразил ее в постели мужской силой и пылкостью ласк. Уже через неделю он представил ее своим друзьям как невесту. По воровским понятиям это было вопиющим нарушением традиций, но урки простили нечаянную слабость бывшему беспризорнику, который к тому времени возглавлял ватагу жиганов и карманников, с полным правом носил кличку Удача и мог считаться полновластным хозяином двух рынков в центре столицы.

Тимофей таскал Лизу едва ли не на все воровские посиделки, на все малины, где она очень быстро сумела перезнакомиться не только с уркачами, но и с их подругами. А месяца через три началось страшное: в воровские хазы, о которых знали лишь самые проверенные люди, нагрянули чекисты и в первый же день арестовали столько урок, сколько за все последние три года. Дальше — хуже: воров хватали на улицах, вязали на майданах, вместе с ними арестовывали сбытчиков краденого…

Но чаще всего чекисты расстреливали воровскую братву прямо во дворах, освобождая себя от хлопотной обязанности водворять уголовный элемент в тюремные камеры, а потом возиться с ними в следственных кабинетах. Пострадали даже безобидные «голубятники», которые были виновны лишь в том, что по бедности таскали развешанное на чердаках белье.

Но совсем неожиданным было внезапное исчезновение Лизы. И тут Тимофей поймал себя на мысли, что не знает о своей возлюбленной ровным счетом ничего: ни у кого она живет, ни с кем водит дружбу, ничего он не ведал и о ее родственниках. Его стали мучить сомнения. В действительности ли она та, за кого себя выдавала?

Жиганы во главе с Заки Зайдуллой, которого в воровской среде уже успели прозвать Муллой, явились в квартиру Тимофея без предупреждения, среди ночи — один из домушников умело отомкнул тяжелую дверь отмычкой, и пацаны бесшумно, словно тени, вошли в комнату.

Тимоха, увидев «гостей», от неожиданности побледнел, но старался держаться непринужденно. Он прекрасно понимал, что так, по-тихому, к нему могли явиться только те, кому воровской сход поручил без лишнего шума разобраться с провинившимся и привести приговор в исполнение. Тимоха сумел перебороть страх и даже нашел в себе силы предложить бывшим корешам водки. Они не отказались, но первым выпил Зайдулла, и только после этого к угощению посмели притронуться и остальные. Явившиеся на толковище жиганы еще совсем недавно были свитой Тимофея. Тогда ему достаточно было цыкнуть на любого из них, чтобы вся компания целую неделю тряслась от страха. Но сейчас, сопровождая Муллу, они уже ничего не боялись, будто заматерели, чувствуя себя настоящими уркаганами. Нагло развалившись на стульях, они с едкими усмешками посматривали на хозяина квартиры.

— Ты знаешь, зачем мы пришли, Тимоша? — наконец спросил Мулла. Вежливо так спросил, без нажима.

— Понятия не имею, — спокойно и с достоинством ответил Тимофей.

— И даже не догадываешься? — внимательно посмотрел в глаза Удаче Зайдулла.

— Не догадываюсь, — так же невозмутимо повторил Тимофей.

— Ну, тогда мне придется тебе кое-что пояснить. Твоя лярва заложила всех уркачей. Не обижайся, Тимоша, но с тебя будет спрос строгий.

— С чего ты взял, что это она? — нахмурился Тимофей.

— А ты спроси у жиганов, — кивнул Мулла в сторону парней, с хмурыми лицами наблюдавших за их разговором. — Один из них видел ее на Лубянке. И встречали ее там, как принцессу, — под белы руки, по красному ковру…

От услышанного у Тимофея отлила кровь от лица.

— Убью суку! — только и смог вымолвить он.

Мулла, казалось, не расслышал его негодующего возгласа.

— Мы хотели бы у тебя спросить, Тиша, а не ты ли будешь вторым сапогом, что затоптал все наши хавиры?

— Ты думай, о чем базлаешь, Мулла! Ты меня давно знаешь. За такое и ответить можно. Удача таких слов не прощает!

— Ага, вот как ты запел… Но боюсь, что на этот раз удача от тебя отвернулась. Ты, Тиша, пригрел змею у себя на груди. На воровские традиции начихал. Где твоя падла?!

Тимофей неожиданно сник:

— Не знаю, братцы, сам ее ищу. Нигде нет! Сначала я думал, что с ней случилось чего-то, а когда братву начали гасить, так я сам стал неладное подозревать. Только в том, что произошло, нет моей вины. Заворожила она меня, сука, своей красотой! Втюрился в нее, как пацан пятнадцатилетний. Ей-богу, братцы. — И Удача в ожидании понимания посмотрел на жиганов. — Неужели ты мне не веришь, Мулла? Мы же с тобой старые подельники, оба из беспризорников выросли.

— Нынче совсем другие времена наступили, Тимоха, — отрезал Зайдулла. — Сам знаешь, чекисты умеют работать: сейчас урками и жиганами все тюрьмы забиты. Трудно теперь кому-то верить. А потом, за все это кто-то и ответить должен. Ты согласен со мной?

— Да! — хмуро кивнул Удача.

— Так вот, вчера на сходе братва порешила… Ты не позабыл, как клянется карманник? Если ты еще карманник?

— Не забыл. Ты же знаешь, что я карманник… «Клянусь пальцами своей руки, что не приведу на воровскую хазу чужого человека…»

— Верно! — кивнул Мулла и печально улыбнулся. — Вот мы, Тима, и явились за твоими пальцами.

Жиган по кличке Лебедь от волнения шумно сглотнул слюну. Узнав о вчерашнем решении схода, он сам напросился пойти вместе с Муллой к Удаче и сейчас ожидал незабываемого зрелища. Ему как бывшему щипачу было известно, что потеря пальцев для карманника все равно что для священника лишение сана и что клятвы более страшной, чем та, которую повторил сейчас Тимофей, для воров не существовало. У Лебедя к тому же имелся еще и личный счет к Тимофею: дважды Тимоха уводил у него девок, по давней зэковской традиции, полагая, что уркам должно принадлежать все лучшее, и несколько раз обидно одернул Лебедя на толковище при большом сборище уркачей. И вот сейчас Лебедь явился к Тимофею для того, чтобы сполна расквитаться за былые обиды.

Урки считали себя голубой кровью и, исходя из каких-то своих моральных принципов, не поднимали руку на провинившегося собрата, а призывали для кровавой работы жиганов, с которыми затем щедро расплачивались.

— Так чего же мы тянем, Мулла? — в нетерпеливой ухмылке скривил губы Лебедь и вызывающе глянул на Тимофея. Потом вытащил из-за пояса финку и сделал два шага в направлении осужденного. — Жаль, братва, что не голову этому гаду придется отрезать.