Владимир Колычев - Прости, прощай

Первые несколько секунд он смотрел на нее с интересом и с какой-то непонятной усмешкой. «Так вот что ты за птица такая, Яна Крупнышевская», – говорил его взгляд.

– Ну, присаживатесь, Яна Дмитриевна, поговорим... Какой у вас срок?

– Семь лет.

– Три вы уже отсидели, так?

– Так.

– Совесть свою очистили?

– Не знаю, вам видней...

– Ну, судя по тому, как вы работаете на производстве, в своих грехах вы раскаиваетесь. В общем, есть мнение, что вам можно скостить половину срока. Я имею в виду условно-досрочное освобождение...

– А это возможно? – обрадовалась Яна.

Где-то в глубине души она лелеяла надежду, что именно для того и вызвал ее к себе начальник колонии, чтобы сообщить свое высочайшее мнение.

– Возможно все.

Он выразительно глянул на нее, красноречивым молчанием подчеркнул взятую паузу.

– От меня что-то требуется? – догадалась Яна.

– Небольшая услуга, – смущенно кивнул Песочников.

Или только вид сделал, что смущен.

– А именно?

– Даже не знаю, с чего начать... Вы же знаете, я очень строг в плане морали...

Яна кивнула. Раньше, еще до того, как Песочников стал «хозяином» колонии, здесь среди зэчек процветала однополая любовь. Коблы, ковырялки, всякая прочая гадость. Но с появлением нового начальника махровая волна разврата улеглась. Оставались еще кое-где подводные течения, но протекали они втайне и по взаимному согласию. Никаких насилий, никаких глумлений на этой почве...

– Но иногда обстоятельства вынуждают, – развел руками Песочников.

– Вы долго запрягаете, – заметила Яна.

– Долго запрягаю?.. Да, наверное... А ездить-то раз-два по кругу, а потом уже домой – на правах свободного человека... В общем, к нам едет ревизор, из Москвы. Человек сварливый, придирчивый, большой любитель женщин...

Яна все поняла. Но промолчала.

– Ситуация достаточно сложная, проверяющего придется ублажать – баньку ему истопить, все такое. Поверьте, желающие найдутся, но он человек привередливый, с запросами – чтобы заключенная, чтобы красивая и чтобы не была похожа на уголовницу... Вы на уголовницу никак не похожи. И красота у вас какая-то необыкновенная... Я уверен, вы ему понравитесь. А ему, в свою очередь, понравится наша колония... Вы меня понимаете?

– Понимаю.

– И что?

– Не скажу, что польщена высоким доверием...

Так и хотелось сказать «нет» – резко, хлестко. Она не падшая женщина, чтобы стелиться под каким-то ревизором... Но ей хотелось на свободу. А до звонка оставалось еще три с половиной года, целая вечность. И от Песочникова зависело – выйдет она на свободу сейчас или через эту вечность...

– А все же?

– Я не хочу.

– А если хорошо подумать?

– Если очень хорошо подумать, то в принципе я согласна... Ну а какие гарантии того, что я пройду по условно-досрочному освобождению?

– Мое честное слово.

– Хорошо... Но только один раз...

Песочников смотрел на нее глазами возбужденного мужчины. Похоже, он был не прочь прямо сейчас, в своем кабинете проверить ее на пригодность к дальнейшему применению. И он мог сделать ей еще одно непристойное предложение. Но, похоже, он переборол себя.

– Один раз, – кивнул он. – Больше и не требуется...

Ревизор прибыл через два дня. К этому времени Яну привели в порядок – под конвоем свозили в город, в косметологический салон. За свои же деньги она прошла освежающе-омолаживающие процедуры. Побывала в салоне красоты. Даже купила себе недорогой, но очень симпатичный костюмчик – юбка средней длины, жакетка с широким фигурным воротом и на одной пуговице.

Деньги у нее были. В колонии на пошиве рукавиц кое-что заработала, Филипп Михайлович время от времени высылал переводы... Он уже не был ее тестем. Вильям оказался еще большим подлецом, чем о нем думала Яна. Два года назад он воспользовался законной возможностью развестись с ней заочно, женился вновь. А у Филиппа Михайловича все хорошо. Он сумел сохранить часть активов разгромленной фирмы, нашел людей, которые помогли ему создать новую компанию. И сейчас он снова в фаворе, снова делает деньги на импорте и экспорте. Только почему-то не предпринимает попыток реабилитировать Яну и вытащить ее из колонии. Деньги высылает, передачи шлет – на том и спасибо...

В сауну Яна шла без желания, но совесть не грызла ей душу. Чего ей стыдиться, если нет у нее мужа, если не перед кем хранить супружескую верность. Зато оправдательный мотив звучит торжественной увертюрой Чайковского. Если она изменяет себе, то во имя себя!..

Полковник из Москвы ждал ее в трапезной. Распаренный, закутанный в простыню. Ни дать ни взять, вельможный барин. Он пребывал в приятном, но слегка напряженном ожидании. Ему обещали красивую женщину, но ведь велика была вероятность преувеличения или даже обмана... Он увидел ее, просветлел ликом. Глазки замаслились, губы пересохли. Похоже, у него даже дыхание перехватило.

Как мужчина он был вполне. Рослый, крепкий. Асимметричное лицо, уродливо искривленный нос, но красивые глаза – глубокие, пронзительные... У нее возникло ощущение, будто она где-то его видела раньше, в прошлой своей жизни.

– А-а, тебя... вас Яной зовут, – скорее утверждая, чем спрашивая, сказал он.

Он волновался – признак растерянности. И еще на «ты» не смог перейти. Да он, кажется, не просто растерян, он сражен.

Яна видела себя в зеркале. И допускала мысль, что могла произвести впечатление на полковника. Симпатичная, ухоженная и, очень даже может быть, обаятельная женщина, ничем не похожая на уголовницу – ни характерным налетом на чертах лица, ни одеждой. Она была в том самом костюмчике, который ей позволили купить в городе.

– Яной, – ничуть не смущаясь, кивнула она.

И на всякий случай спросила:

– Вы откуда знаете, как меня зовут?

– Э-э, сказали... И вообще...

– Что – вообще?..

– Да так... Да и не уверен я...

– В чем?

– Выпьем? – спросил он, показывая на бутылку коньяка.

– С удовольствием...

Яна себя не ограничивала. Пила, чтобы напиться. И раздевалась не только для того, чтобы идти в парную. И в массажной с полковником закрылась ясно для чего...

Его звали Евгений. После массажной и всего, что там было, она получила право звать его просто Женей. А он уже запросто обращался к ней на «ты».

– А ведь я тебя помню, – сказал он. – Не хотел говорить сразу. Во-первых, мог ошибиться. А во-вторых, у тебя рана тогда была...

– Рана? Какая рана? – удивленно глянула на него Яна. – Я тебя не понимаю...

– Давно это было. Еще в восьмидесятых... Если это, конечно, ты была... Ты ребенка потеряла...

– Да, – встрепенулась Яна.

– Врач Елена Максимовна у тебя была...

– Да!

– Она тебе сказала, что твоя дочка умерла...

– Да!!.

– Я с ней тогда был. Видел, как она к тебе в палату заходила...