Владимир Колычев - Перебиты, поломаны крылья

Утром после подъема он умылся, побрился и снова завалился на шконку, хотя в сон ничуть не тянуло. И завтрак его не порадовал, хотя вчерашняя посылка из дома изобиловала деликатесами. Он уже не боялся тюрьмы, привык к дурным запахам и к сырым темным потолкам, что давили на психику, как булыжный гнет в кадке на квашеную капусту. Но нервы не выдерживали ощущения безысходности, гудели как провода под напряжением на ветру – цеплялись друг за друга, искрили, били током по телу и сознанию.

После завтрака камеру вывели на прогулку – на крышу тюремного здания, в специальный дворик с небом в клеточку. Солнце в небе, рядом с ним небольшая тучка, не делающая погоды, ласковый ветерок. Но солнце светило тем, кто на воле, а тучка, казалось, предназначалась для измочаленных тюрьмой арестантов. Чем больше Илья смотрел на эту тучку, тем сильней воспаленным воображением раздувал ее до размеров слоновьего стада.

Он стоял, опершись спиной о грязную, изгаженную мерзописцами стену, и курил, с каким-то самому себе непонятным исступлением всматриваясь в тучку. Продолжай он в том же духе, уже к концу прогулки она могла бы заслонить собой не только небо, но и все его сдвигаемое по фазе сознание.

– О чем думаешь? – услышал он знакомый и оттого шокирующий голос.

В двух шагах от него, не смея приблизиться, стоял Музыкант.

– Ты что, петушара, опух! – ошалело спросил Илья.

В общем-то, он не имел ничего против этого презираемого существа. Ну, есть у него склонность к извращениям, но ведь это врожденный порок. Сначала природа отыгралась на парне, затем сокамерники. Но вся соль тюремной философии в том и заключалась, что обиженных жалеть нельзя. Малейшая капля сочувствия к ним могла навлечь подозрения и даже обвинения в собственной неполноценности – со всем отсюда вытекающим. Опущенных полагалось презирать и унижать при малейшей возможности.

– Да ладно тебе! – в испуге от собственной смелости махнул рукой Музыкант. – Мы здесь одни, никто не услышит…

И действительно, Илья стоял в отдалении от общей массы сокамерников. Прогулочный дворик был рассчитан на тридцать-сорок арестантов, а сейчас в нем человек десять, и то вместе с контролером у входа. Немного народу в камере, да и дела у многих – кого-то на суд повезли, у кого-то встреча со следователем, у кого-то с адвокатом. И только один Илья как неприкаянный. Даже следователя по его делу до сих пор нет, вот-вот должен появиться, но пока тишина. Может, ощущение этой неприкаянности и сподвигло его на уединение…

– Что тебе надо?

– Ну вот, уже лучше, – натянуто улыбнулся Музыкант.

– Ты давай без предисловий, а то ногой в ухо заряжу!

Он неспроста упомянул часть своего тела, которым смог бы наказать обнаглевшего «петуха». Опущенных нельзя было бить руками – только ногами. Идиотские законы, идиотская логика, но, как бы то ни было, он не имел права пренебрегать ими, дабы не оказаться в одном углу с Музыкантом.

И все же обиженный не обошелся без подготовительного текста:

– Ты вчера телевизор не смотрел, а там стриптиз крутили.

– И что?

– Тебя женщины не интересуют?

– Тебя в какое ухо двинуть?

– Нет, я серьезно… Камера у вас какая-то не такая, как будто я для того только и нужен, чтобы сортир чистить. А мне деньги нужны… Тысяча рублей за всю ночь…

– Что ты сказал? – вспылил Илья.

– Хорошо, пятьсот… Я на воле меньше штуки баксов не брал…

– Ах ты, проститутка!

Илья сумел дотянуться ногой до его уха, но плохая растяжка смазала удар. Музыканта даже не качнуло в сторону, но на шаг он отступил.

– Что такое? – спросил появившийся Кирилл.

Илья заметил знакомую и пугающую одержимость в его глазах. Именно в таком состоянии он избил до полусмерти Сельдеца после того, как тот назвал его проституткой. Сейчас прозвучало то же слово, и, судя по всему, Кирилл его услышал.

– Кто проститутка?

– Да вот эта голубизна! – презрительно скривился Илья. – Пятьсот рублей за ночь.

– Точно проститутка, – согласился Кирилл.

Нездоровый блеск в его глазах усиливался, сумрачный туман сгустился до темноты. Но, на свою беду, Музыкант не понял всей остроты момента и неосторожно ляпнул:

– Зато на всю ночь. Можете вдвоем.

– Проститутка!!!

Кирилл сорвался с расшатанных тормозов и в безумном порыве ударил его ногой в живот. Еще удар, еще… Музыкант упал, но Кирилла это не остановило. Он продолжал избивать его ногами до тех пор, пока во дворике не появились спецназовцы дежурной смены. Кирилла самого сбили с ног, сковали руки наручниками, пару раз для острастки ткнули дубинкой в область почек и куда-то повели.

– Что это было? – спросил у Ильи Вадик.

– Я так понял, он очень не любит проституток.

– Где здесь проститутки?

– Да вот это чмо!

Музыкант сидел на полу, обхватив руками окровавленную голову. Сидел и качался, как китайский божок, в ожидании, что хотя бы тюремщики его пожалеют и отведут в санчасть. Но что-то никто не спешил ему на помощь.

– Какая ж это проститутка? – разочарованно протянул Вадик. – Я думал, ты договорился…

– С кем?

– С проститутками. Тьфу ты, с вертухаями, ну, чтобы они настоящих проституток привели…

– Нет, я не договаривался.

– А может, организуем?

– За мой счет? – усмехнулся Илья.

– Ну зачем за твой? – замялся Вадик. – За счет общака. Только там денег мало, если ты добавишь… А я сам все организую.

– Я-то добавлю. А потом на мели останусь.

– Жена подкинет.

– Не подкинет, если узнает, куда деньги пошли.

– Как она узнает?

– А так и узнает. На то она и жена…

Илья жалел о том, что не послушал Эльвиру и не сбежал вместе с ней в синие дали. Но к Ниле, к домашнему уюту тянуло по-прежнему. Попасть бы домой, запереться бы в сауне, а потом с разгона в холодную воду озера. И супружеская постель соблазняла…

Но не попасть ему домой, не побаловать себя и женушку. Такое предчувствие на душе, что сгниет он в этой проклятой тюрьме.

Уже в камере, после прогулки, он узнал, что за нарушение режима Кирилла водворили в карцер на пятнадцать суток. А еще спустя какое-то время его самого вызвали на допрос к следователю. Оказалось, что не забыла о нем прокуратура. Но Илья не уверен был, что предстоящая встреча пойдет ему во благо.

Альберт Денисович Початый производил впечатление человека отзывчивого и добродушного. Среднего роста, полноватый, с блестящей лысиной во всю голову, от природы приподнятые брови, маленькие веселые глазки, мягкий улыбчивый рот, округло-припухлый подбородок, выдающий в нем человека со слабым характером. Но внешность, как известно, бывает обманчивой. Андрей не первый год был знаком со следователем Початым и знал, сколь хитро-коварная сущность скрывается за его безобидной оболочкой.