Любовь Арестова - Тайна двойного убийства

Переводчица медленно роняет слова:

— Таня работает в аптеке уборщицей. Любарская начальник… Очень любит чистоту, следит строго. Дома тоже чисто, нарядно — у Любарской дома, — поясняет она, — Таня помогает начальнице по хозяйству дома. Убирает, моет…

Глухонемая внимательно следит за нами, переводит взгляд с одного лица на другое, изредка, уловив момент, кивает головой, произносит гортанные звуки, напоминающие слова:

— Та-а, — подтверждает слова переводчицы.

— …За работу Любарская платит деньги, вкусно кормит, дает одежду.

— Та-а-а, — радостно кивает глухонемая и оглаживает на коленях короткое, не по моде, платье.

— Вчера домой пришла печальная, со слезами. Ходила по комнатам, потом говорила по телефону, сердилась.

— Та-а, — хмурит брови моя необычная свидетельница.

— Она понимает речь по губам, сама пытается говорить, — объясняет переводчица, и Таня понимает, улыбается благодарно.

— После телефона прошло время. Наверное, час. Приехал на машине говорящий мужчина и Любарскую увез. Возвратилась поздно.

Таня закончила свои показания, и через переводчицу я принялась выяснять детали.

— Что за "говорящий” мужчина?

— Глухонемые называют так всех нас, не страдающих этим недугом, — поясняет переводчица, — а мужчину Таня не видела.

Она переспрашивает Таню, та вытягивает шею и говорит — быстро-быстро складывает пальцы.

— Уехали на машине "Жигули” зеленого цвета, — говорит переводчица, а Таня радостно кивает.

Женщины еще находились у меня, когда позвонил капитан Волна. Он был уже на СТОА. Услышав о мужчине и зеленых "Жигулях”, озадаченно сказал:

— Что за оказия такая? И Любарской нет нигде — как провалилась. Подождем до завтра.

— Слушай, Антон, закончу допрос и приеду к тебе на СТОА. Что я буду людей вызывать сюда? Приеду и допрошу там, на месте. Ты мне кабинетик устрой пока, — попросила я.

— Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе, — пошутил Волна и одобрил мое решение. В нашем положении надо было успевать поворачиваться.

Я еще "поговорила” с Таней, выяснила, что у Любарской близкая подруга Галя, красивая, очень гордая. По всем приметам выходило, что эта Галя — Сватко.

Таня подтвердила мою догадку о том, что Любарская и Сватко хорошо знакомы и не только по несчастью. Следовало еще проверить эту версию, одного показания Тани мало, но я не беспокоилась: дружба женщин не могла быть секретом, и мы это установим без затруднений.

Прокурор дал мне свою машину, и капитан Волна встретил у проходной "Радуги”, но все же мне пришлось предъявить охраннику свое удостоверение, и он добросовестно изучил его, да еще и сверил фото с оригиналом.

— Вы всегда так бдительны? — не удержалась я.

— Всегда! — отрезал он.

Мы прошли в административный корпус. Через просторную приемную, где вежливо поздоровалась со мной молоденькая секретарша, попали в кабинет директора — большой, залитый солнцем, с красивой мебелью. Приглушенно звучала музыка. "Венчает юные сердца седой паромщик”, — вкрадчиво пела Пугачева, а навстречу нам вышел из-за массивного стола интересный в возрасте мужчина в новеньком коричневатом костюме — не летнем, несмотря на жару. Крупные, словно рубленые черты лица, русые седеющие волосы, разделенные сбоку пробором, серые глаза под странно короткими бровями.

— Шершевич, — представился он, — Виктор Викторович. Директор этого, — он широко повел рукой в сторону окон, — заведения.

Мы сели в мягкие кресла, и директор принялся насмешливо-жалобно рассказывать.

— Никому угодить не могу, Наталья Борисовна, хоть и стараюсь. А тут еще эта история с Гулиным. Ах, как неприятно, как некстати все это, как мешает нам, всему коллективу!

В голосе Шершевича послышались капризные нотки, это меня особенно удивило. Мужественный, крупный, солидный мужчина — и этот тон. Я глянула на Волну, увидела в его глазах смех. Поняла: Шершевич играет со мной, кокетничает. Всерьез не принимает.

И такое со мной бывало. Да и не раз. Поэтому не разозлилась, как раньше. Спокойно встала.

— Простите, приступим к официальной части знакомства. Где я могу вас допросить? Здесь нам не помешают?

Капитан Волна подыграл мне.

— Вам готов кабинет. Можете приступать к допросам там — я вас провожу.

По взгляду Антона я поняла: поступила правильно, не дала фамильярничать директору, избалованному вниманием.

Изменил тон и Шершевич.

— Где вам будет угодно, Наталья Борисовна. Мне лично удобней здесь.

Он нажал на белоснежную клавишу селектора, строго сказал:

— Машенька, меня нет, — и повернул ко мне посерьезневшее лицо:

— Слушаю вас.

Антон ушел, а я допросила Шершевича — подробно, скрупулезно — о работе, о коллективе, о Гулине. Директор обстоятельно и почтительно рассказывал о том, что мне было уже известно. Заканчивая скучный допрос, я неожиданно для себя спросила:

— У вас есть машина?

— "Лада”, — ответил Шершевич удивленно.

— Какого цвета?

— Коричневого с перламутром, — короткие брови директора поднялись, образовав на лбу несколько глубоких морщин.

Значит, машина коричневая. Не зеленая. Впрочем, я на это не надеялась, спросила для порядка. И еще потому, что мне не нравились нарочито серьезные серые глаза Виктора Викторовича. Глядя в них, я видела — Шершевич усмехается. Не открыто, а где-то внутри. Чему усмехается? Гулина ему жалко, за коллектив больно, и всё же глаза его время от времени словно дымкой подергивало — он отгораживался каким-то дополнительным знанием и, я видела, чувствовала, пренебрежением или превосходством. Относилось ли это лично ко мне или к моему делу?

— Вы знакомы с Любарской и Сватко? — как и о машине, я спросила это для порядка, потому что ответ заранее знала и не ошиблась:

— С потерпевшими? Безусловно! — ответил Шершевич спокойно. — Я с ними беседовал. Выяснял детали. Мне ведь, согласитесь, как руководителю нужно тоже меры принять. Сегодня Гулин берет взятку, завтра другой — этому надо положить конец.

Нельзя было с этим не согласиться. Но я продолжала упрямо:

— До этой истории вы с ними не встречались?

Серые глаза стали прозрачнее, смотрели как сквозь меня: — С Любарской был знаком. Знаете, аптека, лекарства — с одной стороны. И автомобиль в неумелых женских руках — с другой стороны…

— Почему же в марте, когда машине Любарской потребовался ремонт, она обратилась не к вам, а к Гулину? Вы раньше ей помогали?

— Помогал, конечно. А в марте… — Шершевич пожал плечами, опять недоуменно вскинул бровки: — Я сам удивлен, признаться вам. Кто поймет женскую логику? — он развел руками, улыбнулся.

— А Сватко?

— Машину знаю лучше, чем хозяйку. Ее "Волга” уже бывала у нас, меня приглашал мастер для консультации, встречал потом саму женщину, здоровались.