Алексадр Хан-Рязанский - Я связал себе жизнь, суровыми неласковыми нитками…

Я со злостью пнул лежащую рядом пустую бутылку пива.

– Да, мне уже было тогда 14 лет, и я прекрасно помню свое советское "счастливое" голодранство, и нищенский быт, когда был рад ничтожным 10-ти копейкам, пачке дубовых вафель или слипшимся конфетам "подушечки" на развес.

– Прикуси свой язык, хороняка, не такое уж у тебя было трудное детство, чтобы так о нём отзываться. Но меня уже понесло, и я никак не мог остановиться,

– Я помню всё! Как меня заставляли в строю ходить только с правой ноги, как силком принуждали любить ведушую партию КПСС, как стоять в стометровой очереди за банальными продуктами первой необходимости, за туалетной бумагой, за примитивным хозяйственным мылом, за ужасной на вкус зубной пастой, хорошую импортную было не достать, или ждать месяцами убогую мебель из социалистического содружества, как пахать до изнеможения десятки лет, чтобы получить крошечную, с минимальными удобствами халупу, которая была обклеена ужасными обоями. Гробить здоровье за зарплату от 45 до 80 руб. в месяц, которую хватало только на неделю, максимум две, когда открываешь после двух недель холодильник, а там боулинг – шаром покати. За нешуточный срок, который навешивали за неправомерную наживу в размере 50-ти копеек.

– Ишь ты, как тебя корёжит, только не вздумай это сказать где-нибудь на улице, это время еще не настало, но возможно оно скоро настанет…

Сейчас, через четыре десятка лет, я уже понимаю, что тётка, много лет работая в разных регионах СССР и повидавшая огромное количество людей в разных компаниях, с изумлением слушала

откровенные разговоры подвыпивших людей за рюмочкой чая и какие крамольные мысли бродят в головах простого народа. Говорили об экономическом застое, что КПСС и дряхлеющий Генсек уже не в состоянии управлять такой огромной страной и, что рано или поздно со страной надо что-то делать, но предпочитала об этом помалкивать.

– Не переживай, я всегда была рядом с вами и те золотые самородки, что мне оставил в тайнике мой муж Вадим, поддерживали и меня, и вас на протяжении 15-ти лет. Помнишь, мнимую зарплату матери, несуществующую премию, прогрессивку, продажу мандаринов на рынке, эти деньги я оправляла ей каждый месяц и зная сестру, как несусветную транжиру, суммы старалась отправлять небольшие. Я старалась не привлекать ненужное внимание. Нигде твоя мать не прописывалась, везде устраивалась временно, заработала денег на дорогу и опять – ищи ветра в поле. Ранняя беспризорная жизнь двадцатых годов, потом немецкий плен, дальше сталинские лагеря, научили её в совершенстве заметать следы, такие люди никогда не сдаются перед трудностями, этот специфический опыт порой очень выручал нас в щекотливых ситуациях. Также не стоит забывать мой бесценный опыт работы в спецслужбах и во внешней разведке. Мы стремились только к одному, сохранить свои жизни и твою. И нам это удалось.

– Так, ну с нами всё понятно, а что побудило вас переезжать с место на место, вслед за нами?

– На то были другие причины, но ты об этом узнаешь несколько позже.

– Тёть Шур, можно я вас буду называть только этим именем?

– Не можно, а нужно, Агния Зотова уже давно сгинула в сталинских лагерях и её не существует.

– Так вот, почему моя мать, – я запнулся при слове «мать», – такая сказочница? Пока я был несмышлёнышем, рассказывала мне такие небылицы, что братья Гримм удавились бы от зависти! Она, не мудрствуя лукаво, беззастенчиво пользуясь моим малым возрастом, рассказывала мне увлекательные и героические истории о моем отце, мол, он был, то лётчик, то полярник, потом моряк-подводник и утонул в одном из морских походов. И будучи уже взрослым, я понял, что ещё не построили столько подводных лодок, самолётов и кораблей, чтобы все бестолковые отцы, которые бросили своих жён с детьми, смогли бы дружно уместились в этой коллективной могиле. И уже в наше время, когда я сам начал обхаживать таких же разбитных вдовушек, их истории о погибших и пропавших мужьях, поразительно напоминали мне те, которые рассказывала мне ваша сестра. Правда рассказывал я уже в современных реалиях, горе-мужья предпочитали гибнуть исключительно в локальных войнах, военных самолётах, танках, кораблях и исключительно на секретном задании нашего правительства.

– Всем молодой человек хочется романтической и незабываемой любви, а потом доброй памяти

– Что я родился в каком-то исправительном лагере в Сибири, где она отбывала какую-то повинность. И что мой возраст был уменьшен на два года, чтобы подольше получать кое-какие деньги от государства как мать одиночка, малый возраст помогал ей выбить для меня путёвку в элитный санаторий на озере Рица в Абхазии, фактически, по липовым документам. Впоследствии, только по достижению мною 18 лет, мать вновь изменила мой год рождения с 1955 на 1953 год. Зачем это было нужно, так и осталось для меня загадкой. Теперь я понимаю зачем. Она и себе что-то перемудрила с документами. Уже, будучи взрослым я много раз пытался узнать её точный год рождения, но так и не получил вразумительного ответа. То она говорила, что родилась в 1918, то в 1924, то в 1928гг. Более достоверно выглядела только средняя дата, но оказалось, что это не так.

– Моя сестра 1910 года рождения, уж я-то помню точную дату её рождения.

– Мне кажется, что она и сама забыла точную дату своего рождения. Была гражданская война, на Украине было чёрт знает, что – то белые, то красные, а то и серо-буро-малиновые в крапинку. Власть менялась каждую неделю. После Гражданской войны с документами был полный бардак, кто что хотел, то и писал в бумажке выданной местным сельсоветом. Архивы сгорели и зачастую, полностью отсутствовали. Но войну между белыми и красными она прекрасно помнила и всегда мне рассказывала, как она чудом спаслась от расстрела, будучи подростком. В тот день белые, всех сочувствующих советской власти согнали на центральную площадь для последующего уничтожения. И проходя колонной под охраной белых за околицу, ваша тётка схватила мою мать за шиворот и мгновенно перебросил через забор в чей-то сад. После прихода Красной Армии, мою мать оправили в детский дом, и… понеслась жизнь бедовой девчонки под откос. Побег один, потом второй, скитание по России, подвалы и разрушенные дома стали её пристанищем на несколько лет.

– В начале тридцатых годов, после грабительской коллективизации, стремительно начал набирать обороты голод по стране, есть стало нечего, одеваться не во что и стала она от безысходности подворовывать. Сколько не воруй, исход закономерен – тюрьма. Попалась сестра на мизерной краже, но осудили её, по так называемой «статье о трёх колосках», где говорилось, что имущество колхозов (в том числе урожай на полях), приравнивалось к государственному имуществу. Его хищение (даже трёх колосков с поля) частенько каралось «высшей мерой социальной защиты» – расстрелом с конфискацией всего имущества. При наличии смягчающих обстоятельств преступники могли быть приговорены к лишению свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией. И поехала она по Указу 7-8 с десяткой в зубах, строить железную дорогу Тайшет-Братск. А вот о военном времени она хранила гробовое молчание.