Дмитрий Денисовский - Сколько стоит жизнь хорошей девочки?

Каждое лето, во время школьных каникул, родители отправляли её из Москвы погостить у дедушки с бабушкой в посёлок, расположенный на берегу большого и прекрасного озера на Валдае, где она с удовольствием проводила один-два месяца.

Посёлок был густонаселённым. В летний сезон заполнялся многочисленными туристами и родственниками местных жителей, особенно детьми и школьниками, приехавшими на каникулы. До позднего вечера на улицах не смолкал детский гомон и юношеский смех.

Катя, только окончившая девятый класс, во время очередного своего приезда в посёлок, познакомилась со своим сверстником – парнем, также отправленного сюда на каникулы к своей родне. Он, как и она, каждое лето приезжал сюда из Ленинграда, но раньше их дорожки, занятые другими, детскими, заботами, не пересекались.

Но в это лето, оба полные юношеской романтики, встретившись в первый раз у общих друзей, почти не расставались целый месяц лета, пока Катин папа, прикативший в посёлок на служебной машине, не заставил её уехать с ним обратно в большой город, несмотря на слёзы и рыдания.

Потом она узнала, что папа сделал это по просьбе дедушки и бабушки, которые стали переживать за Катину целомудренность, видя, как закружило её в водовороте первой влюблённости.

Поначалу она не могла забыть свои первые неловкие поцелуи с Маркушей, так подростковое население посёлка летнего периода называло этого юношу. Млела, вспоминая его нежные неопытные объятия. Им не хватило времени, чтобы произошла близость, но к этому всё шло, в чём оказались правы её дедушка с бабушкой, ни увези её папа из посёлка.

Они, конечно, обменялись телефонами и адресами. Она мечтала о звонке или письме от Марка, особенно в первое время, но, не дождавшись, понемногу стала забывать все волнения летнего месяца, погрузившись в учёбу и подготовку к поступлению в институт. Сама не звонила и не писала, всё более убеждая себя в том, что он вовсе вычеркнул ее из памяти.

И вот сейчас на её пороге стоял тот самый Марк, превратившийся из нескладного длиннорукого и веснушчатого паренька в крепкого сильного мужчину, за плечами которого была целая жизнь, непростая и неласковая, судя по наколкам на пальцах.

Держа перед глазами старую фотографию, Катя, конечно, узнала его, давным-давно забытого и стёртого из памяти, как ластиком стирают предварительный и неудачный контур будущего рисунка.

Она сейчас терялась в догадках, зачем этот мужчина, как давно забытый эпизод из счастливой юности, вдруг опять возник из прошлого и стоял сейчас на её пороге с явным намерением зайти.

В этой пресной взрослой жизни их ничего не могло связывать. Не было, да и не могло быть у них никаких точек соприкосновений чужих друг другу, сорокалетних людей, идущих разными дорогами.

Тем не менее она то ли от любопытства, то ли от скуки, заполнившей её жизнь в последнее время, распахнула дверь настежь и пригласила его войти движением руки.

Марк, улыбнувшись, вошёл и молча вручил ей букет цветов и пакет с продуктами.

Катя, поблагодарив его кивком головы, отнесла пакет на кухню и пошла набирать воду в вазу, говоря на ходу:

– Заходи, раздевайся. Мужских тапочек у меня нет, но пол тёплый, не замёрзнешь. Проходи на кухню и подожди меня немного.

Катя налила воду в высокую красивую вазу и вложила туда букет с благоухающими розами. Отнесла в комнату и поставила на журнальный столик. Вернулась на кухню, где её ждал Марк, стоявший у окна и глядевший на улицу.

Из кухонного окна третьего этажа Катиной квартиры открывался вид на двор и начинающую зеленеть липовую аллею, за которой проходил большой проспект, заполненный машинами, трамваями и автобусами. Уже горели уличные фонари и рекламные огни, но на улице было ещё достаточно светло.

Катя пригласила Марка за стол. Поставила чайник на огонь газовой плиты и молча начала разбирать пакет с гостинцами, принесёнными Марком.

На столе были появились пузатая бутылка хорошей темно-медового цвета текилы Casa Herradura с подковой на этикетке и коробка с марочным шампанским Dom Perignon 2008 года. Далее из пакета были извлечены жестяная банка с красной икрой, пара вакуумных упаковок с испанским хамоном, коробочка с голубым плесневелым сыром, шоколадные конфеты в красивой золотого цвета коробке и пара жёлтых лимонов-толстяков.

Катя подумала, что всё это заграничное богатство, неведомо откуда добытое Марком в наше санкционное время, она не видела в магазинах уже больше года. Но восхищаться не стала, а довольно сухо спросила:

– По какому поводу банкет? Ты, часом, не ошибся адресом?

– Не ошибся, не ошибся!

Марк улыбнулся и продолжил:

– Я понимаю, конечно, что ты удивлена моим приходом, но позволь мне рассказать тебе о его причинах. А там уж сама решишь, указать мне сразу на дверь или продолжить наше старое-новое знакомство.

Голос его был добрым и немного ироничным. Но Катя как-то поняла на подсознательном уровне, что такой тон не совсем обычен для его обладателя. Чувствовалась в этом голосе сталь, к которой он привык в своей жизни.

Она неуверенно пожала плечами, но, в душе уже согласившись выслушать Марка, стала расставлять столовые приборы. Открыла содержимое упаковок и коробок, разложив их по тарелкам.

Пока Марк ходил в ванную мыть руки, Катя заварила кофе в двух кружках, поставила два пустых бокала, порезала лимоны круглыми ломтиками и села наконец-то за стол напротив вернувшегося Марка в ожидании его рассказа.

Пасмурным, но таким долгожданным, октябрьским утром 2008 года за спиной отбывшего наказание Марка Виленовича Багрицкого захлопнулась стальная входная дверь в кирпичной стене, окрашенной грязно-голубым цветом, контрольно-пропускного пункта исправительной колонии строгого режима № 2 в посёлке Белый Яр Томской области. Бывший зэк, по кличке Марик, оттрубивший в колонии двенадцать лет от звонка до звонка по 105-й статье Уголовного кодекса, вышел на долгожданную свободу.

Его никто не встречал, и он на попутках добрался до Томска, где купил билет на поезд до Петербурга с пересадкой в Новосибирске.

За четыре дня, проведённых в пути, он пытался привыкнуть к свободе, обилию людей и адаптироваться к новой реальности за окном стремящегося в его когда-то родной Питер поезда. Реальности, которая значительно изменилась со времени его посадки в 1996 году.

Даже под равномерный стук колёс поезда ему почему-то не спалось в первые дни свободы. Меняющиеся в вагоне шумные, иногда громко храпящие или громко чавкающие люди не сильно мешали ему. После двенадцати лет строгого режима всё это казалось ему воплощением комфорта и свободы.

Дорожных денег, полученных при освобождении, было в обрез, и он не ходил в вагон-ресторан, довольствовался недорогим съестным, изредка купленным на перронах во время остановок поезда. Пару раз его угощали пассажиры, которые сами имели опыт «похода к хозяину» и безошибочно угадывающие друг друга в людской массе.