Фридрих Незнанский - Расчет пулей

Викулов приехал в институт за полчаса до им же самим назначенного совещания. Эти мероприятия он любил. Природа, обделив его многими способностями, дала ему яркий дар. В отличие от очень многих ораторов, теряющихся перед толпой, Викулов как бы обретал силу, заряжался враждебностью скопища людей или же, напротив, скоропалительным непрочным одобрением.

В застольных посиделках он обычно прислушивался к мнению собеседника, но в публичной полемике не желал никого слушать и мог переговорить любого, а значит, склонить общественное мнение в свою сторону. Речи его обычно бывали ярки и убедительны. Правда, в печатном виде они почему-то теряли свою яркость и убедительность. Но это неважно. Нужен был первый эффект. Именно он доставлял удовлетворение. Поэтому Викулов обычно в начале каждого совещания чувствовал знакомый творческий зуд и необыкновенный подъем.

Теперь же, после проводов Марины, ему не хотелось не только выступать, но даже участвовать в совещании. Он знал, что не сможет успокоиться, пока не получит известие, что борт № 78542 благополучно приземлился в Адлере.

Вначале планировалось, что Викулов выступит сам. Но сегодня желания дискутировать совершенно не было. Поручив сделать короткий доклад своему заму Илье Крупнику, Викулов из президиума как сквозь сон слушал перечисление тем, которыми занимались секторы института и научные сотрудники. Естественно, доктор юридических наук Крупник в докладе привел цифры судебной статистики. А они свидетельствовали о росте организованной преступности. Убийств и ограблений только по одной Москве стало на тысячу больше по сравнению с тем же периодом прошлого года. Похищали людей. Количество изнасилований, драк, тяжких телесных повреждений непрерывно росло. Крупные банды контролировали рынки и мелкий бизнес. О крупном бизнесе была особая речь. Его решили пока не касаться. Как и в прошлый раз. Все эти цифры должны быть подвергнуты анализу докторами и кандидатами юридических наук, сотрудниками НИИ криминологии.

Со своего председательского кресла Викулов равнодушно оглядывал ведущих научных сотрудников института и приглашенных, в том числе ответственных министерских деятелей. И думал, что вот в зале сидят умные головы, около сотни умных, знающих людей, которые положили жизнь или полжизни на изучение причин преступности и мер борьбы с нею. А воз и ныне там. Даже хуже с каждым годом становится. Вон цифры, которые зачитывает хилый изможденный доктор Крупник. Они просто угрожающие. Однако никто не удивляется. Если бы, говорил себе Викулов, в зале не осталось ни одного равнодушного, может, дело и двинулось бы. А так три миллиона преступлений в год, сотни тысяч преступников, сотни тысяч заключенных, содержащихся в нечеловеческих условиях. А в Швеции, немаленькая страна, сидит в комфортабельной тюрьме всего сорок человек. Фантастика! Вот откуда здоровый дух в стране. А у нас… Цифры разбухают и разбухают. Число заключенных все увеличивается. А об условиях в тюрьмах и говорить нечего. Стыдоба!

Секретарша Лидочка, выполняя приказ, прошла между рядами президиума и вручила записку Викулову. Он развернул с непроницаемым видом, как будто записка касалась хода совещания и была поэтому чрезвычайно важна. Текст гласил: «Самолет долетел благополучно. Приземлился в Адлере в 16.45. Марина не звонила».

Не торопясь, чувствуя, как спадает тяжесть с сердца, Викулов обернулся и кивнул Лидочке. Она стояла возле дверей и ждала новых распоряжений. Викулов еще раз благодарно кивнул и дал понять, что новых распоряжений не будет. Лидочка без всякого выражения отступила назад и прикрыла за собой дверь. Викулов еще раз мысленно восхитился ее выдержкой, исполнительностью и каким-то внутренним благородством. Два года назад он взял Лидочку из сектора судебной статистики, где ее, младшего научного сотрудника, буквально загрызли улыбчивые коллеги и коллегши. Больше последние, хотя Лидочка была неплохим специалистом, вдумчивым аналитиком — Викулов читал ее отчеты по судебной статистике. Но обстановка в секторе на самом деле создалась нетерпимая. Викулов сделал несколько перестановок и взял Лидочку к себе. А она оказалась прирожденной секретаршей. Все у нее разложено по полочкам, исполнительна, преданна.

Впрочем, у него были и другие причины восхищаться Лидочкой. Она очень поддержала Викулова в тяжелейший для него период. Смерть жены ударила по нему внезапно, сокрушительно. Бывает, человек долго болеет, родственники готовятся. Но чтобы так?! Здоровые, жизнерадостные, они поехали стылым осенним днем смотреть международные гонки на крылатских горах. Оказались не одни, пришлось выпить вина. Да на беду, вино оказалось ледяное. От водки ничего бы не было. А от вина ледяного у жены взялось горло. Жутчайшая ангина, абсцесс. Приехавший врач начал оперировать на дому. Занес инфекцию, может быть. Заражение крови невозможно было остановить. В три дня жена сгорела. Даже быстрее. На третий день уже гроб стоял.

Викулов держался мужественно. Помнил, что надо оберегать дочку. А потом занедужил так, что знакомые перестали узнавать.

В один из дней было особенно тяжко. Мыслей о суициде не было, но желания жить дальше он тоже не испытывал. Марина уехала на каникулы в Питер к родственникам жены. И Викулов подолгу засиживался в кабинете, потому что сил возвращаться домой просто не было. В один из таких дней в десятом часу он с удивлением обнаружил, что Лидочка тоже не покинула свой пост.

Викулов раздраженно спросил:

— В чем дело?

Ответа не последовало.

Лидочка стояла перед ним, одетая, как всегда, скромно, но со вкусом. Не девочка уже, почти ровесница жене. Викулов рявкнул:

— Вы почему домой не идете?

Не обращая внимания на его тон, она медленно и просто сказала:

— Я думаю, Василий Георгиевич, что нам с вами просто необходимо пройтись по вечерней Москве.

И он подчинился. А потом было и все остальное. Без ломания, без претензий, без дальних расчетов, что было ценнее всего. Слово «любовь» почти не мелькало в их разговорах. Но Лидочка сделалась ему совершенно необходима, как воздух.

Для нее Викулов тоже был, пожалуй, последним шансом в этой жизни устроить, хотя бы временно, личную судьбу. После трех коротких браков детей так и не было, и она взяла воспитанника из детского дома. Жалкий тощий цыпленочек требовал в первые годы неустанного внимания и заботы. Весь букет детских болезней вместе с хрупким мальчишкой переживала и Лида. И также теряла здоровье, недосыпала ночами, брала бюллетени, бежала с работы сломя голову, чтобы накормить, укутать, сберечь маленькую кроху. И без всяких мужей, казалось ей одно время, жизнь можно наладить, и нечего больше желать. Своей собственной любви к маленькому мальчику, которого она мысленно называла сынишкой, ей вполне хватало.