Фридрих Незнанский - Расчет пулей

— Да, — ответил Грязнов. — Тебя дожидаюсь чересчур долго.

— Ну спасибо! — с облегчением произнес Турецкий. — Я уж думал, кроме Викулова, еще кто-то.

— Нет, брат, — ответил Грязнов, потягиваясь. — Но если мы с этим делом не разберемся, то грош нам цена.

— Это точно! — кивнул Турецкий. — Кому поручено следствие?

Вячеслав Иванович зевнул. Не мог еще прийти в себя после короткого, но тяжелого сна. Глянул пристально:

— Тебе.

— Ясно, — коротко ответил Турецкий.

— Меркулов велел тебе взять это дело на себя. Приказ получишь, как только явишься на службу, — продолжил Грязнов. — И меня обязали обеспечить оперативно-розыскные мероприятия. Так что мы опять в паре.

Турецкий обошел машину, уселся рядом с Грязновым. Тот включил скорость, и «Волга», с визгом оттолкнувшись от асфальта, ринулась в качающийся коридор, проложенный фарами. Грязнов хотел включить мигалку, но раздумал.

— Какие-нибудь зацепки есть? — спросил после некоторого молчания Турецкий.

Грязнов закурил.

— Нет. И это настораживает. Светлым вечером, при огромном стечении народа, в основном отдыхающего, доминошного, пенсионного, совершается заказное убийство. И ни одного свидетеля…

— Может, кто-то видел, но боятся сказать?

— Я думал об этом, — отозвался Грязнов. — Но здесь чую, народ бает правду. Сам посуди. На трех пенсионеров за столиком обязательно придется один малахольный пьяница. Атмосфера накаленная, хриплый мат-перемат. Это раньше пенсионеры играли тихо в домино. А сейчас орут так, словно вот-вот вспыхнет поножовщина. Ни на кого не обращают внимания. Как тут заметить что-нибудь?

— Резонно. Секретаршу допросили? Насчет последних распоряжений, телефонных звонков…

Грязнов отрицательно покачнул головой:

— Не успели. Она сама оказалась в больнице. Тяжелое сотрясение мозга.

— Любопытно.

— Нет. Простое совпадение. Приемный сын сказал, что она упала. Тот еще фрукт, хочу тебе доложить. Есть предположение, что он наркоман. Но про мать говорит с нежностью и беспокойством.

— Беспокойством за что? — спросил Турецкий. — Что она очнется и что-то расскажет?

— Похоже… И вот что странно: возвращаемся к Викулову. Сколько его ругали в последнее время! Как только не поливали! Он и то, и се… А умер — сразу пошли другие разговоры: и умный был, и чуткий, и талантливый. Это что? Национальный комплекс — хвалить только покойников?

— Надо учитывать, что он не умер, — жестко уточнил Турецкий. — Он погиб.

В знак согласия Грязнов с мрачным видом кивнул.

Они промчались по пустынным ночным улицам. Прошедший дождь сделал дома темными, а дорогу сверкающей и слепящей.

— И желтый портфель похищен, — вспомнил Вячеслав Иванович. — Помнишь, по телику показывали? Он все хлопал по нему: мол, есть доказательства. Конечно, не прав был Викулов, что замыкал все на себе. Непрофессионально. И как теперь уже ясно, непредусмотрительно.

— Чтобы выгородить генерала, скажу, что я посылал к нему Пономарева. И он с согласия Викулова ознакомился с документами, выкладками. Могу сказать с ответственностью: ничего конкретного там нет. Попытка научного анализа. Я тебе уже говорил.

— Да, но те, кто охотился за портфелем, могли не знать этого.

— Естественно, — кивнул Турецкий.

Они долго молчали.

— Зайдем ко мне? — предложил Александр Борисович, когда они уже подъезжали к его дому. — Выпьем водки, переночуешь у меня. Расскажу кое-что по питерскому делу.

— Нет, — отказался Вячеслав Иванович. — Потом расскажешь. А я не стану мешать нежной встрече мужа и жены.

— Какой там встрече? — поморщился Турецкий. — Меня всего трясет ото всех этих новостей. Уж я-то обязательно выпью, чтобы выспаться и завтра заняться делом.

— А вот мы и прибыли, — сказал Вячеслав Иванович.

«Волга» плавно затормозила у тротуара.

— У меня нет слов, чтобы выразить… — начал Турецкий, крепко пожимая широкую мощную ладонь Грязнова.

— Да брось! — отозвался тот. — Долг платежом красен. Когда-нибудь ты меня выручишь.

— Обязательно, — подтвердил Турецкий. — И даже два раза.

Грязнов рассмеялся в ответ.

На следующее утро, получив от секретарши Управления по особо важным делам Генпрокуратуры составленное заместителем генпрокурора Меркуловым распоряжение о расследовании дела по факту убийства генерал-лейтенанта милиции Викулова, Турецкий развил бурную деятельность. Истребовал из милиции и прокуратуры Москвы первоначальные материалы, познакомился с ними. Выехал с понятыми и молодым следователем Петуховым на место происшествия, внимательно осмотрел ступени нескольких этажей, а главное, ту площадку, где произошло убийство. Допросил в качестве свидетелей нескольких людей, бывших в то время во дворе.

С ним приехали два опера, подчиненные Грязнова.

Самым проницательным из допрошенных оказался местный бомж. В теплые дни он ночевал на скамейках, укрывшись газетами, иногда пробирался в подъезд. Ежедневный урожай пивных бутылок позволял ему кое-как существовать. Чем полюбился ему этот дом, он держал в тайне. Поговаривали, что тут жила дочь, выписавшая его из деревни. Будто бы она заставила продать сельский дом. Потом деньги забрала, а немощного отца выкинула. Надеялась, промается, болезный, с недельку — и конец. А он на холоде окреп, молодцом держался. И дочку не выдавал.

Эту легенду про него Турецкий узнал от других завсегдатаев местного двора. Бомж долго отнекивался, не хотел говорить. Александр Борисович поначалу решил ограничиться беседой на скамейке, а потом уже занес показания в протокол. Для этого им пришлось зайти в дом и расположиться за шатким столом, неизвестно зачем стоявшим в подъезде. Здесь он и продолжил расспрашивать заинтересовавшего его бомжа.

— Почему стараетесь ночевать именно в этом подъезде? Дочка здесь живет?

— Какая дочка?

Запрятанные в сеточке морщин маленькие бесцветные глазки смотрели настороженно и твердо. Серый пиджак, сделавшийся черным, такие же брюки, галоши на босу ногу. Даже оттенок кожи на лице и на руках у него был почерневшим, как от угольной пыли.

— Шахтером не работали? — спросил Турецкий.

— Какое там! — Несговорчивый бомж махнул рукой. — Я землю пахал, хлеб растил.

Теперь в нем все выдавало человека, переступившего крайнюю черту нищеты. И в то же время он совсем не напрашивался на сочувствие. Глядел вызывающе. В городе он, по-видимому, достаточно пообтерся и уже не выглядел растерянным сельским жителем. Очевидно, городские свалки по сравнению с дочкиным гостеприимством показались ему вполне сносным местом обитания. Обвальная ситуация приучила его к наблюдательности. Турецкий специально не стал расспрашивать его о жизни, чтобы не отвлекаться от главного. И этот бомж единственный из допрошенных оказался полноценным свидетелем. Он сказал, что в день убийства два незнакомых человека заходили в подъезд: коренастый низкорослый мужик и баба с рыжими волосами.