Фридрих Незнанский - Расчет пулей

Смерть ходила за ним по пятам, но он научился чувствовать ее приближение и, сузив глаза, успевал нырнуть в сторону.

Однажды он все-таки угодил в облаву. Его поместили в детский приют, директрису которого он ненавидел. Но бежать, как другие, не пробовал. За несколько лет превратился в крепкого приземистого паренька, который умел постоять за себя. Ростом только не вышел — ниже отца с матерью. В армию, однако, взяли. Потом был Афган. То, что вожди трепались про интернациональный долг, до него не доходило. Зато там были взаимовыручка и честность. Он дважды был ранен, но не покинул часть. Солдатская дружба тогда многое значила.

Потом начался внезапный позорный вывод войск при Горбаче. Поражение в юродивом колпаке благочестия. А чего было ждать от человека, который вскоре променял могучую державу на придурочный Горбачев-фонд? И они, «интернационалисты», отдавшие Родине лучшие годы, получили одну компенсацию за потерянное время и обманутые чувства — запойный бред. Оказались брошенными своим государством. Как женщины, воевавшие, не щадя своей жизни, в Великую Отечественную. Это он знал по своей бабке.

В запойном бреду он попал в команду Борца, где собрались такие же отпетые вояки, которых обучили единственному делу в жизни — метко стрелять. И они стреляли, не задумываясь о последствиях и повинуясь только приказу. Это хорошо оплачивалось. Они научились не оставлять следов и на любое дело шли без колебаний. А кого жалеть? Разбогатевших выскочек, которые обманом наживались на других? Так объяснил командир. И этого было достаточно. Что делать, если такая страна? Не они ее выдумали. Главное, платят хорошо. А прессе уже проскочило название «банковские». Крепыш знал, что это звучало всякий раз, когда упоминались заказные убийства, выполненные командой Борца. А у него имелась мохнатая рука в самых верхах милиции. Значит, он действовал правильно. Хотя в последнее время начал присваивать себе чужую долю.

За убийство Толстяка и доставку желтого портфеля Борец обещал пачку баксов и даже помахал ею. Но, получив портфель, исчез. Тогда в первый раз Крепыша пронизала тревога. А он привык доверяться своим чувствам.

Борец сильно преувеличивал свою власть, если думал, что Крепыш слепо подчиняется ему. Умаров — да! Тот готов был с камнем на шее броситься в омут по приказу шефа. А Крепыш научился глядеть шире. В последнее время и у него тоже объявилась в милиции своя мохнатая лапа. По существу, он чувствовал себя готовой заменой Горбоносому. И случись что с тем, встал бы на его место. Но покуда надо было держаться на стреме. Не хотелось сгинуть по-глупому, как Умаров. Поэтому Крепыш тихо выскользнул из старой занюханной пятиэтажки, где квартировал, доехал до центра и, сев на скамейку возле Большого театра, позвонил по мобильнику.

— Дежурная часть? Можно старшину Вашкина?

— Старшина Вашкин слушает.

— Ты? Здорово, Бурбон. Тебе привет из Раменок.

Повисла пауза. Ответное слово «спасибо» означало бы «все в порядке, новостей нет». Но на этот раз «спасибо» не последовало.

— Вместо привета лучше бы ягод прислали, — послышался хриплый голос, Бурбон закашлялся. — Черная-то смородина небось в самом соку? На рынке, чай, рублей тридцать берут за килограмм?

— Ладно, передам.

— То-то! — отключился Бурбон.

Несмотря на то, что Крепыша залихорадило, он не мог не восхититься Бурбоном. Этот косноязычный рязанский малый оказался удивительно изобретательным. Косноязычие было формой его приспособления к окружающим. Дураков не боятся, а значит, любят, если вообще это слово можно применить к нищей спившейся толпе. Не хочется говорить слово «народ». Придуриваясь, закосив под простака, Бурбон на самом деле был цепок и умен. Успевал вложить обширную информацию в минимум слов. В коротком разговоре Бурбон, или, как он числился в отделении милиции, старшина Вашкин, успел ему сообщить, что на тридцатом столбе от метро «Кутузовская» по нечетной стороне прилеплена какая-то бумажка, имеющая для Крепыша чрезвычайно важное значение. Кроме того, Бурбон дал понять, что пора кинуть ему положенные баксы. Иначе налаженная цепочка может сломаться. И Крепыш с готовностью передал, что понял намек.

Теперь требовалось с величайшей осторожностью добраться до «Кутузовской». Крепыш оглянулся незаметно. Надев защитные темные очки с зеркальными стеклами, успел проверить, что у него за спиной слежки не было.

В метро ехал с пересадками, дважды выскакивал из вагонов в последний момент, чтобы оторваться от слежки, если та была. Но ничего подозрительного не заметил.

Медленно, прогулочным шагом прошелся по проспекту. В темных очках и с усами, которые он успел приклеить, его бы сам Горбоносый с первого взгляда не узнал.

Дойдя до тридцатого столба, он неторопливо оглянулся и потом начал просматривать объявления. Со стороны проезжей части, в самом неудобном для чтения месте, был приляпан фоторобот с надписью: «Обезвредить преступника». И физиономия из точек и запятых точь-в-точь повторяла личность стоявшего перед столбом человека.

Крепыш оцепенел от неожиданного оглушающего удара. Публикация фоторобота означала для него смертный приговор. Горбоносый рисковать не любил. И как ни страшна была минута, ошеломленный Крепыш подумал, что Бурбону не дождаться заработанных денег. Потому что отныне для Крепыша начинается другая жизнь, где смертельная опасность будет подстерегать на каждом шагу. Если можно еще успеть сделать такие шаги.

Как бы в подтверждение его догадки зазвонил мобильник. Крепыш нажал кнопку, но не отозвался.

— Але! Ты где? — раздался вкрадчивый голос, и Крепыш вдавил мобильник в ухо, чтобы не пропустить ничего. Он узнал Горбоносого.

Мимо прогремел грузовик с какой-то пустой железной тарой, и Крепыш не расслышал несколько слов.

— …есть важное дело, Алик! — продолжал Горбоносый. — Приезжай к пяти часам. Ты где?

Крепыш подумал, что лучше отозваться.

— В Текстильщиках.

— Чего занесло?

— Хотел Верку достать. Но она не пришла. У нее, по-моему, новый хахаль. Хочу проверить.

— Чего ты к ней прилип? Девок, что ли, хороших мало?

— Хороших немало. Да все они разные, — отозвался Крепыш.

— Ну ладно, этот вопрос решай сам. Мешать не стану, — гнул свою линию Горбоносый. — А к пяти жду.

Крепыш решил прикинуться дурачком — великое дело на Руси!

— Так я от Текстильщиков не успею. К семи если? Можно?

Горбоносый помедлил с ответом:

— Ну, давай в семь.

Крепыш выключил телефон. И представил, что по обе стороны от шефа стоят, ухмыляясь, дуболомы-жмурики. На дело их не пошлешь, мозгов на двоих меньше, чем у крысы, зато они готовы вывернуть потроха кому угодно по первому знаку шефа. «Черта лысого! — с бешенством подумал Крепыш, направляясь в сторону метро. — Имечко, гад, вспомнил. Чтобы заманить!»