Александр Андрюхин - Коготки Галатеи

Сегодня встречался с матерью Ольги Соколовой. Она подтвердила, что Агеев действительно часто бывал в их доме, но не ради их дочери, а (как она откровенно призналась) ради нее. Короче говоря, Агеев был её любовником. В тот вечер 16 июля, когда пропала девочка, она с Агеевым были на его даче. В этот вечер Соколова долж на была встретить дочь после музыкальной школы, но вместо этого поехала с Агеевым. Соколова считает, что наказана за грехи. Винит только себя. Все отношения с любовником прекратила, вот почему он перестал бывать у них.

По словам Соколовой, после поездки к Ванге её муж очень изменился. Он стал замкнутым и нелюдимым. В мыслях у него только одно: поймать маньяка и проделать с ним то же самое, что он проделал с их дочерью. Соколов обещал, что если милиции удастся выследить «потрошителя» раньше его, то он все равно подкупит охрану, проберется в камеру и удушит «потрошителя» его же собственными кишками.

Все это наводит на определенные мысли. Если бы я не знал, что Рогов приехал к нам из Краснодара в 1990 году, то у меня были бы подозрения, что он и есть тот самый «потрошитель» и его убийство — месть Соколова. Но, насколько мне известно, Рогов этот дом купил только спустя год после трагедии.

В последнее время я все больше склоняюсь к тому, что эти убийства в Красном Яре каким-то образом переплетаются с убийствами девочек. У меня все основания полагать, что их потрошили в подвале дома Рогова. Кроме факта совпадения группы крови последней жертвы, я заметил ещё одну вещь: головы обеих жертв были найдены неподалеку от дорог, ведущих из Красного Яра. Одна — в мусорном контейнере аэродрома «Восточный», другая — в мусорном баке Восточного рынка. А ведь голова — это первое, от чего избавляются «потрошители». Думаю, не случайно головы жертв были найдены на «красноярских» дорогах. Правда, есть ещё и третья дорога, которая ведет к Красному Яру. Она проходит неподалеку от бараков бывшего оружейного завода, но она заброшенная.

На следующий день меня повезли в Красный Яр на следственный эксперимент. Впервые в жизни я смотрел на прохожих сквозь маленькое окошко с решеткой и думал о том, что теперь не скоро пройду по этим улицам. Да и пройду ли вообще? Мне было немного грустно, но не более того. Моя дальнейшая судьба меня больше не интересовала. Но я хотел бы знать, что станет с городом после моего исчезновения. Неужели не изменится ничего? Тогда какой смысл был в моем даровании? Для кого я писал свои картины? Недосыпал, недоедал, недолюбил, недогрешил; мучился муками творчества, а главное — пожертвовал своим единственным земным счастьем? Какой же смысл был во всех моих лучших порывах? Ах да! Те, кто придут за нами, будут лучше нас.

Иногда прохожие глазели на машину, которая везла меня. Их любопытные глаза скользили по окнам с решетками, и, когда чей-то взгляд встречался с моим, я видел в глазах смотревшего откровенную неприязнь. Для горожан я уже не существовал в качестве человека. Для них я был преступником.

Когда меня ввезли во двор роговской дачи, ничто не колыхнулось в моей груди. Охранник отпер дверь и приказал выходить. Сорокин взглянул в мои глаза, а я в его. В них был досада. Он был хмур и холоден. Я почувствовал, что он порывался мне что-то сказать, но вокруг были люди.

Меня подвели к крыльцу и повесили на плечо тяжелую сумку с топором. Эксперты приготовили фотоаппараты и записные книжки.

— Ну, — произнес следователь. — Покажите, как вы вошли в дом?

Я нерешительно ступил на ступень крыльца.

— Почему начинаем не с калитки? — прошептал какой-то эксперт.

— В этом нет необходимости, — с раздражением ответил Сорокин. Продолжайте, Ветлицкий!

Я взошел на крыльцо и взялся за ручку двери. Тут же защелкали камеры и поднялся недоуменный гул. Я оглянулся.

— Ничего-ничего! Продолжайте.

Я вошел в сени. Вслед за мной вошла свита экспертов во главе с Сорокиным. Я толкнул дверь ладонью и вздрогнул. За столом сидело три манекена.

— Смелее! — подбодрил Сорокин. — Итак, вы вошли и увидели ваших сослуживцев. Сослуживцы сидели за столом и пили. Они располагались именно так?

Я кивнул.

— Что было дальше? Подходите смелее! Итак, вы подошли. И что вы сказали?

— Я ничего не сказал.

Точно сомнамбула доплелся я до стола и снова растерянно оглянулся. Эксперты прицелились фотоаппаратами. Сорокин был угрюм.

— Что же вы встали? Продолжайте! Значит, вы, не произнеся ни слова, тут же принялись их рубить? Покажите, как вы это делали. Смелее!

Я вытащил из сумки топор, поднял его над головой одного из манекенов, но ударить не решился. Снова сверкнули вспышки и защелкали камеры. Я оглянулся на Сорокина и увидел на его лице едва заметную усмешку.

— Вы так же дважды замахивались? — спросил он ехидно.

Я поднял топор и с маху ударил по макушке манекена. Его гипсовая голова треснула, но осталась на месте. В ту же минуту я снова поднял топор и более решительно вонзил его в голову второму муляжу. После чего снова оглянулся. Руки Сорокина были скрещены на груди. Эксперты почему-то хмурились.

— Именно с такой силой вы били? — спросил следователь.

— Не помню.

— Продолжайте!

— Третий бросился бежать, — сказал я.

Тут же подошли два моих охранника, взяли манекен под мышки и молча уставились на меня.

— Покажите, докуда он успел добежать.

— До двери.

Охранники поставили манекен у порога, облокотив его о косяк, и отошли. Эксперты снова подняли фотоаппараты.

— Продолжайте! Вы погнались за ним?

— Нет. Я кинул в него топор.

— Кидайте!

Я неуклюже размахнулся и метнул топор в предполагаемого Клокина. Хотя при чем здесь Клокин? Не помню я никакого Клокина. Муляж с грохотом повалился на пол, поскольку топор угодил в ногу. Я подошел к манекену, поднял с полу свое орудие и замер. Воцарилась жуткая тишина. Фотоаппараты снова молча прицелились в меня. Лица экспертов были серьезными. И только глаза Сорокина едва заметно сузились.

— Что же вы остановились? — произнес он с насмешкой голосе.

В абсолютной тишине я размахнулся, но ударить не смог. Собравшись, я неловко тюкнул манекену по затылку. Он как-то беспомощно дернулся и затих. «Пора кончать с этой комедией», — подумал я и, решительно наступив ему на спину, нанес ещё два удара по голове.

— Все? — спросил следователь.

— Да! — ответил я, прислоняя топор к косяку двери.

— Вы так же ставили топор?

— Нет. Я его сразу положил в сумку.

Пришлось поднять это осточертевшее орудие и сунуть в сумку, которая все это время болталась на моем плече.

— Дальше, — произнес следователь.

— Это все!

Я перешагнул через манекена и вышел на крыльцо. Сразу же солнце ударило в глаза и обдало пряным осенним воздухом. Я услышал птиц и невообразимую деревенскую тишину. Появились эксперты, немного погодя Сорокин. Лицо его было задумчивым.