Александр Андрюхин - Коготки Галатеи

Тянем ниточку дальше. Строить он его начал в 1987 году — как раз в этот год Ольга Миллер вернулась из Москвы. Продал его Клокин в 1990 году, когда уже стало ясно, что Миллер больше не вернется из Германии. И с тех пор убийства девочек прекратились. Все факты говорят о том, что «потрошитель» — Клокин.

Это объясняет, почему из троих зарубленных Клокин изуродован больше всех. Убийца выместил на нем злобу. Отсюда и объяснение, почему убийства были совершены топором.

Возникает резонный вопрос: кто? Думаю, отец Ольги Соколовой. Он, по словам жены, был одержим местью маньяку. Соколов специально для найма киллера копил деньги.

В принципе, логика в этой версии есть: Соколов выслеживает Клокина, каким-то образом заманивает его в дом, в котором бывший хозяин потрошил свои жертвы, и совершает над ним возмездие. Рогов и Петров попались под горячую руку.

Сегодня я посылал Синельникова проверить у Соколова алиби. Алиби у него есть. Весь день 28 августа он провел на работе, но, по словам сотрудников, очень нервничал и на каждый звонок кидался к телефону. Предполагаю, что Соколов личного участия в убийствах не принимал, а нанял для этого дела Пьяных. Сейчас выясняю, был ли знаком Пьяных с Соколовым.

Только что осторожно поговорил со Злотниковой. Спросил, не училась ли она вместе с моей знакомой Ольгой Миллер. Злотникова сказала, что училась и даже сидела с ней за одной партой. Кстати, Миллер сейчас гостит у родителей.

Я сразу же взял адрес родителей Миллер и отправился к ним. Ольга Миллер мне слово в слово пересказала то, что было написано в письме, и речь действительно шла о Клокине. Однако, по её словам, в Германию она уехала не из страха за себя, а потому что у неё там родственники. Кстати, она сомневается в том, что девочек потрошил Клокин. По её мнению, он слишком труслив для этого.

На этом пока все. Считаю необходимым задержать Валентину Злотникову.

— Вас уже ничто не спасет, — первое, что произнес Сорокин, когда я переступил порог его кабинета. — Допрыгались. Доигрались в благородство…

Глаза его выражали досаду. Под глазами были круги. Он долго раскладывал какие-то бумаги на столе. Вчитывался и морщился. Затем поднял на меня глаза.

— Итак, вы продолжаете настаивать на том, что зарубили троих своих сотрудников из-за того, что они вас ограбили?

— Какая разница из-за чего я убил. Главное, что я признался в содеянном, — вяло ответил я.

— Так из-за денег не убивают, — покачал головой Сорокин. — Так убивают из мести. И то не все, а сумасшедшие.

— Считайте, что я сумасшедший.

— Нет, — поднял палец следователь. — Сумасшедшие обычно не заметают следов.

— А с чего вы взяли, что я их заметал? — улыбнулся я.

— Посудите сами: ни одного отпечатка пальца, орудие преступления брошено туда, откуда его не достанет ни один водолаз. На вашей одежде ни капли крови, на кроссовках тоже ничего не обнаружено, хотя убийца наступил пяткой на мозги убитого.

— Ну я же вам сказал, что по возвращении принял душ прямо в одежде и обуви. А потом одежду с кроссовками замочил в порошке.

— Чтобы смыть кровь?

— Да нет. Просто так получилось.

Следователь недоверчиво вгляделся в мои глаза и ничего не ответил. Немного пошелестев бумагами, он произнес с раздражением:

— Как все глупо! Вы себя сгубили ни за грош. Понимаете? С мадам Роговой мы бы и без вас разобрались, а вот вам писать отказную уже поздно. Машина запущена! Вам шью обвинение. В основу возьмут ваше признание, а факты сфабрикуют.

Следователь наклонился ко мне и произнес с шипением в голосе:

— А знаете ли вы, что я уже нашел убийцу и «потрошителя»?

— Какого «потрошителя»? — удивился я.

— Того самого, что распотрошил двух несовершеннолетних девочек в восемьдесят восьмом и восемьдесят девятом. Слышали?

— Слышал. Но при чем здесь я?

— А при том, что прокурору дано указание связать убийства «симбирфармцев» с убийствами девочек.

— Для чего? — ещё больше удивился я.

— Для того, чтобы успокоить население. Тем более что в подвале этого дома маньяк действительно потрошил своих жертв.

Перед глазами поплыли стены, и я стал проваливаться в туман. Чтобы удержать себя, я поднес ладони к вискам.

— Но я не потрошил девочек.

— Я знаю, — кивнул следователь. — Но свыше дано указание повесить этих девочек на вас.

— Как! — вскочил я с места. — Я не хочу, чтобы на мне висели чужие грехи! Это несправедливо. Наконец, вы же сами сказали, что нашли «потрошителя».

— Да, нашел, — устало кивнул Сорокин, указывая жестом на стул. — Но он мертвый. Понимаете? Чтобы доказать его вину, показания должен дать работник прокуратуры, которые все эти одиннадцать лет знал, кто маньяк. Знал и молчал. И не только молчал, но и занимался вымогательством. Вы понимаете, что значит такой скандал за два месяца до выборов? Газетчики только этого и ждут. Если они начнут вопить по поводу прогнившей прокуратуры, полетят такие головы… Прокурора — само собой. Но это и пятно на губернаторе. Поэтому вы — их единственное спасение.

— Но я не хочу нести наказание за чужие преступления!

— А разницы большой нет, — пожал плечами Сорокин. — Что три особо тяжких трупа, что пять. Пожизненное — и в том и в другом случае.

С моим лицом произошло, видимо, что-то ужасное, потому что следователь быстро налил в стакан воды и протянул мне. Но я не притронулся к воде. Тогда Сорокин отставил стакан и швырнул мне лист бумаги.

— Пишите на имя прокурора. Пишите так, что, мол, взял на себя вину, чтобы отвести подозрения от Анны Роговой… Только это будет филькина грамота. Машина уже запущена. Но все равно пишите. Пусть будет в моей папке. Честно говорю, вас может спасти только чудо. Эх! Вот какого черта в вашем шкафу пахнет теми же духами, что и доллары в карманах убитых?

Я не ответил на это вопрос. Не мог же я сказать, что это не духи, а естественный запах Галатеи. Я его чувствую даже во сне, и чувствовал тогда в поезде, когда она приближалась ко мне.

В тот день, ещё не ступив на перрон, я сразу понял, что с Галатеей стряслась беда. Поймав на вокзале такси, я понесся домой. Подкатив к подъезду и влетев на свой этаж, я увидел, что дверь в квартиру выбита, и выбита весьма профессионально: без мусора и щепок. Не без дрожи в коленях вошел я в прихожую и не обнаружил никаких следов беспорядка. Я вынул револьвер, толкнул стеклянную дверь комнаты, и сердце мое оборвалось. Галатеи не было. Кресло — оно единственное стояло на месте. В комнате все было вверх дном. Вещи, выброшенные из шкафа, валялись по всей квартире. Я заглянул в тайник в платяном шкафу. Из него были вытащены все мои сбережения, которые я откладывал на новый дом. Но это были сущие пустяки, о которых не стоит вести речь. Я и сам бы отдал этим мерзавцам все вместе с квартирой, лишь бы они трогали мою девочку.