Наталья Солнцева - Третий после смерти

Всеслав попробовал пиво.

– Холодное, – сказал он, чтобы поддержать разговор. – С интересным привкусом.

– Здесь первоклассные напитки и отличная кухня, – кивнул Новацкий. – Поэтому я стараюсь пореже сюда заходить. Вы кушайте и спрашивайте, господин Смирнов, – наше время ограничено. Через час я вынужден буду вас покинуть. Дела.

Он отпил пива и бросил плотоядный взгляд на сосиски.

– Расскажите о вашей поездке с Мартовым на Ближний Восток, – попросил сыщик.

– Что именно?

– Все, что показалось вам необычным, запомнилось.

– Такие поездки вообще обычными не назовешь, – задумчиво произнес Новацкий, мысленно возвращаясь к тем давним событиям. – Мы плохо представляли себе, чем это может кончиться. Молодость безрассудна… Нам хотелось стать героями, получить какие-то невероятные впечатления! Глупо ужасно. Там была не только наша команда, но и много зарубежных репортеров. У Феликса завязался роман с французской журналисткой Катей Жордан, они буквально не расставались. Катя захотела снять репортаж в зоне палестинско-израильского конфликта, она лезла в самое пекло… ну а мы, как настоящие мужчины, старались не отставать. Страха не было, он появился потом, когда Катя погибла. Мы поняли, что пули и осколки – не игрушечные, что они убивают по-настоящему, насмерть.

– Как это случилось?

– Не во время перестрелки, – нахмурился Евгений Владимирович. – Взорвалась заложенная террористами бомба рядом со зданием, где проживали журналисты. Катю ранило осколком, случайно. Она как раз вышла, чтобы… впрочем, точно не вспомню. Какая разница, зачем она вышла? Осколок попал ей в грудь. Феликс пытался довезти ее до госпиталя Красного Креста – не успел. Большая потеря крови, и она умерла по дороге в нашей машине. Он тогда чуть с ума не сошел, винил во всем себя.

– Почему?

– Мы с ним сидели в комнате, которая выходила окнами на другую сторону, просматривали пленку… и вдруг – взрыв! Он будто почувствовал плохое, сразу вскочил и помчался к выходу, я побежал за ним. Бомба была не очень мощная, почти никто не пострадал, кроме Кати и двух случайных прохожих. Судьба… Я пытался объяснить Феликсу, что никто не виноват. Но он и слушать не хотел. Только твердил, что должен был быть рядом с ней.

– А что потом было, после смерти Кати?

– Потом? – Новацкий наморщил лоб. – Ничего. Он взял себе пару ее вещей на память – фотографии, еще какие-то мелочи. Тело Кати увезли во Францию, там и похоронили. Феликсу даже не сообщили, где, хотя он просил об этом. Мы вернулись в Москву. Все.

– После этого вы с Феликсом продолжали поддерживать отношения?

– Нет. Наверное, он старался справиться со своим горем, забыть… а я невольно напоминал бы ему о том, что произошло. Мы разошлись, и если встречались, то случайно.

– Откуда вы узнали о смерти Мартова? – спросил Всеслав.

– Я работаю в информационном отделе.

– Понятно. А почему решили пойти на похороны?

– Захотелось проводить Феликса в последний путь. Все-таки мы много пережили вместе. Ну, и старикам помочь, если нужно. Но Феликс, оказывается, успешно занимался бизнесом, прилично зарабатывал, так что им теперь до смерти хватит. И похороны были устроены по высшему разряду, все как положено. Его партнер, Михалин, известный в прошлом спортсмен, гимнаст, – совестливый мужик, он стариков не обидит. Я в людях разбираюсь.

– Вы когда-нибудь бывали у Мартова в гостях, в его московской квартире или на даче?

Новацкий отрицательно покачал головой.

– Нет. Я же говорил, мы после той поездки разошлись, выпустили друг друга из виду. Даже не перезванивались. Для меня стало новостью, что Феликс ушел в бизнес, основал фирму, хорошо продвинулся. Странно… у него ведь была писательская жилка…

Евгений Владимирович посмотрел на часы. Он торопился.

– Я могу к вам обратиться, если у меня возникнут еще вопросы? – спросил Смирнов.

– Разумеется. Вот моя визитка.

Сыщик сунул серебристую визитную карточку в карман, поблагодарил.

После разговора с Новацким он заехал за Евой. Они собирались посетить дачу Феликса в Марфине. Тарас сказал, что дом еще опечатан, но внутрь можно проникнуть через чердак или через окно на первом этаже.

– Собственно, дача хоть и оформлена на Мартова, но строилась на средства фирмы и принадлежала нам обоим, – объяснил он. – Феликс был педантом, а я мог забыть ключи, поэтому решетка на втором правом от двери окне сделана с секретом, чтобы такой разгильдяй, как я, мог попасть в дом без ключа. Кстати, не понимаю, что вы собираетесь там искать… Феликс дачей практически не пользовался.

Мария Варламовна надела на вечеринку у Зориной свое любимое платье – черное, приталенное, с красными розами по подолу и у глубокого треугольного выреза. Волосы убрала, как всегда, – зачесала назад, связала в узел и выпустила свисать пышный волнистый хвост. Получилось удачно. Из украшений выбрала старинный александритовый набор, оставшийся от бабушки, – ожерелье, серьги, перстень и браслет. Зеленый цвет этих камней при искусственном освещении становился фиолетово-красным.

Она стояла у зеркала, подкрашивая губы, когда вошла мама.

Татьяна Савельевна Симанская любила свою дочь, которая олицетворяла для нее все, чего она сама была лишена. Маша внешностью пошла в отца, такая же статная, с гармонично развитыми формами, гладкой кожей и пышными, чуть вьющимися волосами. Девочке удалось дать музыкальное образование, о чем мечтала Татьяна Савельевна, – она могла сесть за пианино, сыграть вальс или печальный ноктюрн, спеть что-нибудь: романтическую балладу или задушевный романс. Впрочем, ни петь, ни играть Маша не любила и делала это исключительно редко. Зато как! Любой, кому посчастливилось при этом присутствовать, запоминал ее выступление надолго.

Сама Татьяна Савельевна всю жизнь проработала лаборанткой в костровской поликлинике, а теперь вышла на пенсию и решила остаток своих дней посвятить дочери. Муж был намного старше ее, он умер восемь лет назад, когда Машеньке исполнилось двадцать. Татьяна Савельевна поплакала, но отнеслась к этому с пониманием – Варлам был старше ее, имел слабое здоровье: простудился, разъезжая на лошади в стужу и метель по окрестным деревням. Он был хорошим врачом и никому не мог отказать в помощи.

Маша стала единственной отрадой Татьяны Савельевны, которая боготворила ее. Мужчины начали оказывать внимание ее девочке со школьной скамьи. Когда Маша окончила институт и вернулась в Костров, женихи сменяли один другого. Она могла выбрать любого, но отчего-то медлила. Недавно она познакомилась с ученым из Санкт-Петербурга – он приехал в их городок что-то изучать, писать диссертацию.