Сергей Семеркин - Когда факс приходит не вовремя

Как различить где уроды, а где мутанты? Очень просто: уроды – это всё равно что отморозки, то есть очень никчемные и рекомендованные к запихиванию в крематорий, но все-таки люди, а мутанты – это уже выродки, нелюди, поэтому их не обязательно транспортировать до крематория, можно замочить на месте, а уже останки сжечь. Объединяет их лишь то, что лучше бы этим тварям не размножаться и не портить воздух детей наших.

Когда у меня начались первые сентиментальные настроения. Сначала мягкими лапками без когтей они щекотали и толкали внешнюю оболочку, отделяющую меня от всего остального безумия. Потом тихой сапой прокрались внутрь и обосновались под пламенным мотором. Кто бы сомневался в выборе местечка для проживания? Не в извилинах же путаться. И вот моментами они начинают влиять. Влиять по разному, но в одном генеральном направлении. Очень грамотная стратегия. Они не распыляют силы. Ну а когда я столкнулся, а точнее, пересекся с художницей. Тут уж они выпустили умело запрятанные и не обнаруженные бдительной таможней коготки. Шел я аллеей парка не особенно ухоженного, что очищал выхлопные газы на юго-западе спального района. Чуть ниже, чем обычно опускал подошвы ботинок (не сильно фирменных, но добротных – ноги в них не потеют и не обрастают мозолями), образовывалось шуршание с листвой. Занятие бестолковое, но настолько воспетое в литературе велико-русской (что в ней великого и что русского – к филологам), что иногда то ли поддаешься на пиар, то ли в редкие моменты классики угадали и попали в точку. Мы все хотим шуршать листвой осенью багряной. Уроды и мутанты не в счет. И вдруг на повороте. Резко. Девчонка с штакетником, пюпитром или как там эта штукенция раскладная зовется на языке профессионалов. И вся погружена. И что-то водит изящно кисточкой по холсту. Делаю вираж, и не приземляюсь, а вешу на малой высоте над посадочной площадкой. Ведь надо как-то мигнуть огнями сигнальными, чтобы аэропорт принял, а не обстрелял ракетами "наши-ваши". Сам знаю какого излишне надоедливое внимание со стороны, когда работаешь. Помнится на заре юности своей закапывал я в лесу тело одного мутанта, а тут грибник. И нет чтобы обойти, тупо попер на сближение и увидел слишком много. Вот и затих в расширенной яме. С корзиной в руках. Порой, совсем интуиция у людей не работает. Обычные позывные, вроде имени или штампов для знакомства явно не входили в список правильных паролей. Импровизация не импровизировалась, синкопа не запускалась, джаз не начинал чесаться шкурой. Даже интересно стало – во попал! Наклоняю голову в другую сторону и заканчиваю щурится. Методы знатока не катят. Требуется вся ширь глаз и отключение мозга.

Если сравнить то, что росло в парке – а это были деревья -в настоящее время с пожелтевшей листвой, которая большей своей частью уже лежала на землице. И то, что росло на картине. Буйство красок. Крупные мазки. Колор такой яркости, что пробивал даже мои солнцезащитные очки и явно мог освещать землю в темное время суток. То, кажется, сие имеет название импрессионизма. Но ведь я кроме этого длиннющего слова на "и" больше о явлении ничего не знаю. Ну почти не знаю, были Мане и Моне, кто-то раньше, кто-то позже и еще тонкие места в направлении запечатления природы. Ага, а природа-то на картине от жизненной отличается, тогда это же выходит… сюрреализм? Дали и прочие дали и глубины с ним. Вот до чего классификация доводит! Посему не буду хоронить жизнь определениями. Буду жить.

– Извините, что прерываю. Но, может быть, мне сходить для вас за минералкой, – как первая фраза произнесена, так и весь остальной диалог поплывет (не облажался).

– Спасибо, я не хочу пить, – кисточкой она что-то изобразила в мою сторону, наверное, реверанс, а глаза от картины не отвела. И правильно, так и снайпер сначала выстрелит, а уж потом комара раздавит.

– Это для картины. Ее немножко надо остудить, слишком горяча. Опять же пузырьки…

– А что пузырьки?

– Пузырьки не дадут ей замерзнуть и сохранят тепло.

– Тогда сходите.

Я схитрил. Позвонил Борьке (тогда он был еще жив) и объяснил что и где требовалось.

– Так быстрее, – склоняю голову и начинаю шаркать ножкой. Она прыснула.

– Вы похожи на младшего брата Воланда.

– Слишком лестное сравнение. Я, скорее, его племяш.

– Даша, – положила кисть и протянула мне руку.

Так мы и познакомились. Через сорок три минуты ровно, она посмотрела на часы. Я понял, что к ней должен присоединиться и кто это будет. И как неоднократно вспоминал Пятачок в известных детских книгах: я вспомнил, у меня же срочное дело… Кланяюсь и передислоцируюсь. Но ныряю не в авто к Борьке, а взбираюсь на одну из высоток, что так бестолково понатыканы где ни попадя, но это возвышалась в нужном месте. С балкона я лишь убедился в том, что логика порой действует. К Даше на полных парусах примчался бриг под названием "Студент". И они стали обниматься и целоваться.

Вот удивительно: у людей ничего нет, а они счастливы. А мне все что-то хочется на путь встать, куда-то идти, зерна отделять от плевел. И деньги покоя не дают.

Когда у меня будет миллион… такая поганая-поганая мыслишка, гораздо неприятнее Змея Горыныча и во сто крат сильнее. Непрерывность увеличения какой-либо величины наши головы воспринимают с трудом. Нам порядок подавай (не в смысле не хаос, а 10, 100, 1000 – порядок величины). Вот буду миллионером и… как будто что-то изменится. При моем образе жизни до цифры с шестью нулями все время не хватало чуть-чуть. И чем больше я прилагал усилий, тем меньше становилось это чуть-чуть и тем больше надо было прилагать усилий-нервов-времени. Я как та лягушка из парадокса Зенона – никак не мог допрыгать до заветной черты (или черты завета). Нет, если всё, что у меня есть, продать… причем продать не в спешке, а неторопливо, выручая за недвижимость и акции их настоящую цену. Если себя ограничивать и копить. Миллиона можно было достичь. Но я не привык мучиться ради тараканов в собственной голове. Пусть радуются уже тому, что я их не прихлопнул. А тараканчик "хочу быть миллионером" рос и жирел. Матерел и борзел. А может, это был вообще клоп, и он сосал мою кровь.

Я его прихлопнул, когда погиб Борька. Сначала, я ничего не почувствовал. Ну был человек и нету. Ни одна струна не дрогнула. Видимо, как до жирафа не дошло сразу. А потом сделал кой-какие выводы. И пошел примерно в том же направлении, но другим курсом. Мне стало понятно, что я не большой злодей. Я не могу жертвовать людьми. Они никак не превращаются в пешек. Я не войду в историю, ну и собака сутулая с ней! Пусть будет зарыта без мумифицированья. И стало легче. Всё-таки в собственной клеточке классификации жизненных форм на планете земля, жить легче, чем шастать по клеточкам чужим и экспансировать.