Братья Швальнеры - Мюнхэ. История Сербии / история «Хостела»

Я давно перестала понимать Георгия – возможно, он был слишком умным и взрослым для меня. Но в этом случае мне казалось, что я права, а он просто смалодушничал. Велико же было моё удивление, когда вечером того же дня в Орашац потянулась огромная вереница людей со стороны Белграда. Замерев на высокой смотровой башне, рядом с Георгием, созерцала я нескончаемый людской поток, что двигался из столицы пашалыка. Израненные, грязные, оборванные, но всё с тем же блеском в заплаканных глазах шли сербы по тому самому пути, по которому мы проехали накануне.

– Что это? – недоумевала я. Но Георгию всё было ясно – это читалось по его глазам.

Наконец десятки тысяч беглых сербов подошли вплотную к месту нашего укрытия. Раненый и едва стоящий на ногах Пётр Ичко поклонился Георгию в ноги.

– Не гневайся на нас, Георгий Петрович. Пришёл к тебе твой народ просить помощи и защиты. Встань во главе и оборони – не на кого больше надеяться, коль сам Бог от нас отвернулся.

– Что же, по-твоему, простой солдат сильнее Бога? – спросил у него Георгий.

– Не могу знать этого, Георгий Петрович. А только тебя одного Он милует. Помилуй и ты – встань впереди, охрани и спаси!

На глазах старого серба выступили слёзы. Георгий стиснул зубы и смотрел на людей, которые были самым главным его богатством и достоянием – его час настал, в ту минуту это понял каждый.

Вскоре после этого Георгий отправил депешу в войско гайдуков, стоявшее недалеко от австрийской границы, что он возглавлял. Ответа долго ждать не пришлось – спустя пару дней, которые потребовались нам, чтобы привести больных и раненых в порядок, на помощь к Георгию прискакали несколько сотен коренных сербов, вооружённых до зубов. Оказалось, они разоружили едва ли не целое войско, чтобы не только своими руками, но и ружьями помочь своему народу отвоевать наконец независимость.

В дни подготовки восстания – а никто из собравшихся не сомневался в том, что ему быть, – я нередко слышала речи Георгия как перед большими народными собраниями, так и перед единицами, перед вождями. Говорил он вещи очень мудрые и прозорливые – умным он был всегда, ещё с юности, а теперь к нему ещё пришла военная хитрость, в совокупности с которой становилась его голова особенно опасной для турок.

– Дахи не подчиняются султану, бунтуют против его власти. Что ж, враг моего врага – мой друг. Этому научила меня австрийская война. Воевать сразу с двумя противниками означает сразу проиграть, да и вооружены янычары лучше нас. Так что на первых порах мы будем декларировать свою верность султану. Дахи ближе и опаснее. Вот и получится, что с одной стороны теснить их будем мы, с другой – полки янычар, которых султан уже выслал.

– Скажи, Георгий, – спрашивал Бойко Млатич, – а когда мы войдём в Белград, как будем воевать с янычарами? Сам же говоришь – они вооружены лучше, да и сильнее?

– Верно, но мы будем дома, а они нет. Говорю вам это не как серб, а как полководец – сражение дома – полпобеды.

Отдохнув и вооружившись за счёт гайдуков, сербы стали прорываться к Белграду. Тяжелейшие битвы с дахи ждали их под Мишаром и Делиградом, при Шабаце и Ужице. Многие потери нёс наш народ по пути в тот город, который много веков согревал их и давал им веру в свободу и справедливость.

Разведка сообщала Карагеоргию о таких настроениях среди белградских дахи:

– Они не понимают, зачем изгнанные из Белграда сербы рвутся назад. Считают, что их там больше и они сильнее, и потому искать нам с ними столкновения – дело пустое…

Георгий ничего не отвечал, лишь хитро улыбался – его ответ мы все слышали и потому понимали: готовится восстание.

Когда я слушала рассказы отца или матери о тех восстаниях, которые сербы, наверное, всю свою историю поднимали против турок (включая знаменитое сражение на Косовом поле), я представляла себе эти выступления как какую-то огромную и беспорядочную сечу, в которой стенка на стенку сходятся хорошо вооружённая турецкая рать и босоногие, но революционно настроенные сербы, отстаивающие самое дорогое, что у них есть – свободу и возможность жить без ига. Но когда я своими глазами увидела всё, что происходило в те дни в Белграде, я поняла, что к моим сказочным рисованным представлениям реальная жизнь не имеет никакого отношения.

По всему Белграду – то там, то здесь кучками собирались дахи – с одной стороны, – и сербы с другой. Все они были вооружены и передвигались по городу в полной боевой готовности. Одна группа могли смело встретить другую – и пройти мимо неё, видя, что в её составе сосед, приятель вожака этой стайки, или просто соразмеряя силы. Но в то же время, чем ближе становилось к закату, тем активнее становились эти передвижения… Не то чтобы мирному сербу опасно было пройти по улицам столицы, но сама атмосфера тогдашнего Белграда подстёгивала к тому, чтобы влиться в одну из этих группировок и с оружием в руках продолжить воинственное шествие по городу.

Вечерами и ночами столкновения случались всё чаще, крови лилось всё больше. При том, что днём ничего, как казалось, не предвещало беды – как я уже сказала, днём лагеря противников лишь одаривали друг друга грозными взглядами, сберегая силы для ночи. И тут рубили друг друга те, кто ещё вчера жил под этим палящим солнцем среди скалистых гор и вечных лесов в мире и согласии. И тому, кто посмотрел бы на этот ужас со стороны, несладко бы пришлось. А тот, кто жил здесь годами, знал – каждый борется за своё право, за свою землю и ту, которую считает своей родиной, а потому ни осудить, ни остановить бойню не решился бы, наверное, даже самый смелый – если был кто-то смелее Георгия.

Что ни говори, а там, в Австрии я не видела того, кого привыкла видеть в Белграде – сильного, смелого, до отчаяния, волевого и дерзкого, привыкшего всегда брать своё, хотя бы даже и силой. Не сказать, чтобы там притупилась моя любовь к нему, но возраст мой ещё диктовал свои правила – мне хотелось вечной схватки, вечного огня, жара, крови. Ему хотелось того же, но проявить себя там он не мог – разве что в бою, свидетельницей которого я не была. А здесь он снова стал прежним – тем, кого я почитала своим богом и кому так страстно отдавалась в постели, как не смогла бы даже Мессалина.

Будучи опытным уже стратегом, Карагеоргий сознательно создавал у нахальных дахи чувство превосходства, а сам тем временем увеличивал всё больше число сербских группировок, привлекая свою сотню, стоявшую под Орашацем, для участия в ночных столкновениях. Численность сербов была неизмеримо выше – но основная масса пряталась за городом и выходила лишь под покровом ночи, чтобы у турок не было ощущения того, что народная армия представляет опасность для султана.