Евгений Сухов - Тюрьмой Варяга не сломить

Крепыш нагнулся над неподвижным телом.

— А если все-таки не очнется?

— Организм крепкий, выдюжит. Такие, как он, еще и не такое выдерживают. Очнется!

— И что же ты тогда предпримешь? — поинтересовался крепыш.

— Буду исполнять ваши инструкции. Вколю ему небольшую дозу успокоительного, пускай отсыпается — и в четвертый барак. Значит, говорите, сволочь и очень опасен?

— Да, — сказал круглолицый. — Очень.

— Понятно, — в голосе врача прозвучали нотки сомнения. — Знаете, никогда бы не подумал, что это обычный зэк, способный на жестокость. Я ведь всяких зэков на своем веку насмотрелся. Многих по роже узнаешь за три километра. А этот лицом скорее напоминает респектабельного бизнесмена из «новых русских», чем вора. К тому же, вы не поверите, он бредил по-английски! И еще на каком-то языке. Видать, все же в нашу клетку залетела птичка очень высокого полета.

— Ну раз ты, доктор, обо всем догадываешься, береги его. Вдруг он нам еще пригодится.

— Значит, он не такой же вор, как другие? — продолжал недоумевать врач.

— Можешь не сомневаться, не такой. — Подполковник улыбнулся. Доктор явно смешил его. — На каких только чудиков, Дмитрий Савельевич, ты не насмотрелся в своем тюремном лазарете, но все никак не можешь перестать удивляться?!

В тюремном лазарете Дмитрий Ветлугин прослужил более двадцати лет и действительно успел насмотреться такого, чего не удавалось увидеть даже очень опытному военврачу. Зэки вели себя самым непредсказуемым образом: они глотали ножницы, вспарывали себе животы, отрубали пальцы, травились, вкалывали под кожу керосин. И все это делалось для того, чтобы вырваться из душных камер на простор больничных коек, под опеку молоденькой сестры, где вожделенный покой хоть чем-то смахивал на домашний уют. И совсем неважно, что через недельку-другую им приходилось возвращаться в зловоние и грязь, — зато воспоминаний о таком путешествии хватало на несколько месяцев, а то и годы.

Коренные обитатели тюрьмы, прозываемые тюремным языком «котами», резались для того, чтобы не работать: а за выпущенные кишки можно было получить инвалидность, что давало возможность возлежать на шконке и поплевывать на слова кума о праведном трудовом образе жизни.

В отличие от крепкого, коренастого подполковника Беспалого, Ветлугин был ужасно худ — ни дать ни взять оглобля, завернутая в белую простыню, лицо серое, очень напоминающее необструганное полено: у всякого, кто видел доктора впервые, возникало непроизвольное желание пройтись по его шершавой коже хорошо заточенным рубанком. Руки у врача были длинными и казались нелепой добавкой к сухопарому телу. Во время разговора Ветлугин смешно жестикулировал своими руками, так что казалось, будто они прилажены к плечам с помощью шарниров.

Доктор наклонился над кушеткой еще ниже. Он долго рассматривал лицо нового подопечного, потом длинными пальцами уверенно приподнял ему левое веко.

— Вы зря переживали, Александр Тимофеевич, посмотрите, как сузился его зрачок, света испугался, милейший! Конечно, ему плохо, но все-таки не настолько, чтобы умирать. Поживет еще.

— Вы все-таки приставьте к нему сиделку… мало ли что, — настойчиво попросил подполковник Беспалый.

— Обязательно, Александр Тимофеевич. Не беспокойтесь, медсестра Елизавета посидит с ним, — охотно согласился врач. Его плечи на миг приподнялись. — Она же и будет делать ему инъекции. Уверяю вас, она не любопытна. Не станет допытываться, что мы колем нашим пациентам.

— Я слышал, что наш препарат может обладать побочными действиями, — негромко произнес начальник колонии.

— Что именно вы имеете в виду?

— То, что он негативно воздействует на мозг.

— Ах вот вы о чем! Не думаю. Скорее, этот препарат очень сильный нейролептик, который лишь подавляет функции головного мозга. У пациента могут возникнуть нарушения, связанные с длительной потерей памяти, но потом, в течение месяца-двух, она полностью восстанавливается. Период восстановления у всех разный. Люди с сильным характером восстанавливаются быстрее.

— Я бы вам, Дмитрий Савельевич, хотел сказать, что в нашем ведомстве не станут огорчаться, если у него даже совсем пропадет память. Как и у остальных шестерых, что лежат в соседних палатах. Лишь бы живы остались.

— Понимаю. Ну, это, знаете ли, как получится, — неопределенно пожал плечами врач. Дмитрий Ветлугин не любил, когда начальство навязывало ему свою волю. Но это был как раз тот случай, когда нужно встать навытяжку, выставив грудь колесом, и браво проорать: «Будет сделано!»

Круглолицый визитер ушел не попрощавшись.

— Лиза! — громко позвал Ветлугин.

На голос врача в палату вошла крупная полная женщина лет тридцати. Высокая и крепко сбитая, она была похожа на прототип советских скульптурных спортсменок, все еще красующихся в провинциальных городских скверах. Из-под тонкой ткани белого халата огромными шарами выпирали два гигантских холма. На могучих бедрах халат так плотно натянулся, что грозил лопнуть. Даже не притронувшись к ней, можно было бы смело утверждать, что баба она мягкая и теплая, как мешок гагачьего пуха. Единственное, что портило ее, так это взгляд: пытливый и изучающий — такие глаза бывают у вертухаев, стоящих на караульных вышках. Видно, в тюремных стенах даже аппетитная медсестра мнит себя строгим надзирателем.

— Да, Дмитрий Савельевич, — произнесла женщина.

Голос у нее оказался очень мягкий, что опять не увязывалось с ее металлическим взором. Наверняка у домашнего очага она была и покладистой женой, без разговоров исполнявшей все прихоти мужа, и заботливой сердобольной мамашей. Но сейчас ее взору больше подошел бы автомат Калашникова и кирзовые сапоги, чем хрупкий шприц и домашние шлепанцы.

— Видите этого больного? — показал Ветлугин на человека, лежащего без движения на койке.

— Вижу, Дмитрий Савельевич.

— Как только он очнется, сделайте ему инъекцию. Вот ампула. Я думаю, вас не нужно предупреждать, что вы не должны отвечать ни на какие его вопросы.

— Разумеется, Дмитрий Савельевич. Как долго я должна находиться с ним?

Ветлугин удивленно посмотрел на женщину.

— Прежде вы не задавали подобных вопросов. Сколько потребуется, Лизавета Васильевна, — холоднее обычного произнес Ветлугин.

…Некоторое время Варяг прислушивался к доносившимся откуда-то издалека звукам. Смотрящий долго не мог понять, что это: собачий лай или чей-то плач? Наконец он сумел разлепить глаза и прямо над собой увидел белую простыню. Странно, почему она вся в трещинах? А еще через секунду догадался — потолок!

Тогда где же он — в комнате или в склепе?

Владислав ощущал невероятную слабость — не было возможности даже пошевелиться. Руки и ноги отказывались слушаться, словно принадлежали кому-то другому. Наконец, скосив глаза, он обнаружил источник шума: высокий худой мужчина в белом халате, очень нескладный, что-то строго выговаривал полной женщине. Помещение очень напоминало больничную палату. А может быть, даже морг. Нет, на морг не похоже. Мужчина в белом халате произнес пару резких фраз и удалился.