Руслан Белов - Хирург и Она. Матрица?

– Теперь ты поняла, что такое заложник? – выцедила Алиса, когда глаза Гортензии открылись.

Гортензия ничего не видела. Лампа выжигала глаза, беспредельная боль в животе пожирала ее плоть клетка за клеткой.

– Отвечай! – остервенев, склонилась над ней Алиса со сжатыми кулаками – Ты что, не понимаешь – еще один удар, и ты не сможешь не то, что родить, ты трахаться не сможешь! Даже сама с собой не сможешь! А потом я тебя измордую! Да так измордую, что милостыню в электропоездах будут подавать за просто так!

Владимир Константинович снимал сбоку. Он был как робот-телеоператор. Он ничего не слышал и не видел кроме объекта съемки.

Даша разрыдалась. Алиса, довольная, – заплакала, значит, сломалась, – отошла в сторону. Владимир Константинович, отставив камеру, задумался.

– Ты чего? – удивилась женщина.

– Да, так, мысль одна появилась...

– Какая мысль?

– Смотри.

Он нагнулся, взял клок сена, понес его к лампе, положил перед ней сантиметрах в десяти. А сам улегся на пол так, чтобы в поле зрения камеры попала и Гортензия, и ее горючее ложе, и лампа, и клок сена перед ней.

Через три минуты клок загорелся, вспыхнул. Гортензия тоненько заголосила. Еще минута и пламя перекинется на ее подстилку.

Перекинулось. Однако Алиса вовремя растоптала пламя.

– Миша, Мишенька! Возьми меня отсюда! – закричала Гортензия в камеру. – Ты что, не видишь, как они меня мучают!

– Вот это уже хорошо, на первый раз хорошо, – довольно покивала Алиса, и вынув зеркальце из заднего кармана джинсов, сказала заранее приготовленную фразу:

– На, посмотри на себя! От твоей красоты уже осталось шестьдесят восемь с половиной процентов. Завтра к вечеру от нее останется половина. Если, конечно, Хирург со своим чемоданчиком к тебе не прорвется.

Алиса засмеялась, Владимир Константинович закончил съемку, и они ушли, таща за собой провод переноски.

Прошло два дня, в течение которых Гортензия никого не видела – еду, проснувшись, она обнаруживала у двери. Однажды вечером пришел маленький кривой на правый глаз человечишка неопределенного возраста. Он принес на сложенной газете миску горячей перловой каши с мясом. Здоровый глаз у него горел такой жаждой ее тела, что Даша не на шутку испугалась: "Придет ночью, когда буду спать, тюкнет по голове ребром миски и мертвую изнасилует!"

Каша была баночной, консервированной и вкус у нее был отменный. Даша согрелась, удобнее устроилась на своем мягком ложе и стала смотреть в сводчатый потолок, пытаясь ни о чем не думать.

Когда она почти уже спала, пришел Лихоносов со своим чемоданчиком и большим, ярко горящим фонарем. Тяжело подойдя к Даше, он сел на чемоданчик, поставил у ног фонарь и стал смотреть немигающим взглядом. Сначала Даша обрадовалась – ей приятно было видеть человека, с которым ее так много связывало. Но потом она струсила – Лихоносов был трезв и, значит, будет оперировать.

– Ну, не надо так пугаться, девочка, – мягко отреагировал Хирург, рассматривая женщину непривычно холодными глазами. – Тебе надо было просто позвонить мне и расторгнуть наш брачный контракт простыми житейскими словами: "Милый, я полюбила другого, ты же знаешь, что такое любовь?" И мы остались бы друзьями.

Даша молчала. Она лихорадочно всматривалась в лицо Лихоносова и понимала, что слов, которые размягчат его решимость, она найти не сможет.

– Понимаешь, я должен это сделать, должен, ради тебя и ради меня. Понимаешь, я Лору сделал счастливой, и она обманула, покинула меня. Тебя я сделал счастливой, и ты обманула и покинула. И если я не накажу тебя, не накажу вас, то есть, не наказал бы Лору, то и третья моя попытка закончится тем же. Ты же понимаешь это...

– Что ты сделал с Лорой? – спросила Даша, пытаясь держать себя в руках. Ноги ее болели нестерпимо.

– Да считай ничего... – гнусно улыбнулся Лихоносов – Как ничего?

– Ну, в общем, получается, что я ничего с ней не сделал, потому что она сейчас почти ничем не отличается от той женщины, которая много лет назад попросила меня сделать ее счастливой...

– Ты оперировал ее?!

– Да, я сделал ей минус-операцию.

Даша попыталась представить Лору с вычтенной красотой. Получилась десятичная дробь со многими нулями. Потом представила ее олигарха. Он стучал кулаком в кабинете министра внутренних дел.

– Тебя же найдут! – воскликнула она, вновь увидев Хирурга. – Она же не простой человек, она же известная красавица! Депутаты поднимутся, пресса, президент отреагирует. Он, кстати, недавно говорил, что она одна из самых красивых женщин России, а может и самая красивая.

– Чепуха. После того, как я сделаю тебе минус-операцию, я пройдусь скальпелем по своему лицу, и стану похож на Киркорова. Не будет же он арестовывать всероссийского любимца.

Они помолчали, глядя в стороны. Первой заговорила Даша. Подняв глаза, с лихвой наполненные нежностью, она сказала:

– Витя, а мы ведь можем договориться...

– Договориться с маньяком? Ха-ха-ха, – рассмеялся он на манер Фантомаса.

– Ты же любил меня...

– Да, любил, – губы у Лихоносова задергались. Он попытался усмирить их рукой. – Но разлюбил. Так же, как ты разлюбила меня. Но твоя любовь превратилась в равнодушие, а моя – в ненависть. И знаешь, почему так получилось? Потому что я действительно тебя любил, а ты рядом со мной грелась, просто грелась! Ты пользовалась моим теплом как хладнокровная змея.

– Вить, ну ты посмотри на меня. Смотри, какая я хорошенькая? Ты же любил меня, любил спать со мной! Любил шептать мне в ушко сладкие глупости. Я ведь все помню! Помню, как тебе нравилось целовать меня там. Как ты шалел, перед тем, как кончить...

Лихоносов молчал. Губы у него продолжали подергиваться.

– И вообще ты не прав, – продолжала Даша. – Не разлюбила я тебя. – Ну просто загорелись глаза у бабы. Ну, какая баба устоит перед белым "Кадиллаком" и брильянтовым колье?

Губы у Лихоносова вовсе заплясали. Он вскочил и закричал, брызжа слюной и тыча пальцем:

– А Андрей, с которым ты трахалась, как с е...ным станком!? А эта бабенка Флора? Да ты только до хозяйского кобеля не дорвалась!

Даша поняла, что ничего не смягчит сердца маньяка.

Она опустила плечи, губки ее сморщились.

– У тебя же есть ключ... – заплакала она. – У тебя есть ключ, и мы можем убежать, хоть на дачу, хоть в Воронеж.

Лихоносов неожиданно успокоился, придвинул лицо, схватил за плечи и торопливо заговорил, глядя так, как смотрел когда-то:

– Убежать вместе? Ты это хорошо придумала! – Да, мы убежим, деньги у меня есть, много есть, Лора дала. Мы убежим, но только после операции. Этот маленький кривой служка – мой человек, он сделал мне ключи, и под Новый год мы сбежим и полетим в лето, под Южный крест полетим. Я уже насытился твоей фальшивой красотой, она села мне в печенки. А ту Дашу я всем сердцем люблю... Я часто ее вспоминаю. Душу ее. Знаешь, она чем-то похожа на меня... Да, похожа. У нас с ней должно получится – у меня чего-то не хватает, у нее тоже, а прилепимся мы двумя своими половинками, так и все, станем счастливыми и проживем жизнь как один человек и умрем в один день.