Татьяна Степанова - Пир на закате солнца

Верочка увидела лицо старшей медсестры, прижатое к стеклу, ее руки со скрюченными пальцами, царапавшими пластик. Старшая медсестра была внутри – в палате. Ее глаза вылезали из орбит, а рот был распялен в крике. Его слышали в парке и на въездном КПП.

А потом крик оборвался.

В госпиталь Катя отправилась в субботу. Накануне туда звонили из министерства, так что с этой стороны все было улажено. Материал о полковнике Приходько, работавшем в комиссии ООН по расследованию военных преступлений в период войны на Балканах, – это было ново, эксклюзивно, солидно. Катя тщательно готовилась к интервью, записала множество вопросов, которые собиралась задать бравому полковнику. Вопрос о причине, по которой он попал в госпиталь, стоял в этом перечне особняком. Боевое ранение – а Катя была в этом уверена, хотя никакой точной информации ей не сообщили ни ее начальник, ни куратор из управления общественных связей министерства, – ранение стоило обыграть в будущей статье с максимальным эффектом. А то, что Приходько когда-то в молодости начинал работать именно в ее родном главке, придавало ей еще больше уверенности – в сущности, они были «земляки», а земляки всегда должны помогать друг другу.

По выходным в госпитале посетителей пускали с одиннадцати часов утра. К одиннадцати Катя и приехала. По субботам пациенты были избавлены от процедур, их посещали родственники, друзья, коллеги по службе, так что слегка расслабленная атмосфера вроде как располагала и к знакомству, и к масштабному интервью с красочными подробностями о том, как «наши», «областные» сотрудничают не с кем-нибудь, а с самой ООН!

Однако по дороге в такси думалось почему-то не о работе, а о личном – о муже. И мысли все были какие-то невеселые, упаднические. Драгоценный тоже сейчас все по больницам, по клиникам, по санаториям со своим работодателем, прикрывается его болезнями, как щитом, – от нее, от Кати. Сначала говорил: возьмешь отпуск и приедешь ко мне – в Мюнхен, строил грандиозные планы. Она не взяла отпуска, не приехала. У нее были на то причины. И он не то чтобы рассердился или стал ее упрекать, а как-то сразу замолчал, перестал это даже упоминать, словно догадался…

Ну, да, да, да, она была перед ним виновата! Но это чувство вины уже не только угнетало, не только печалило, но и начинало раздражать.

Черт, виновата была она, Катя, а обвинить хотелось его – Драгоценного, который, в сущности, ни в чем перед ней не виноват. Напротив даже…

Углубляясь во все это, можно было лишь еще больше запутаться. И Катя решила в такси по дороге в госпиталь – все, хватит, довольно. Живем сегодняшним днем – вот есть раненый полковник-герой, у которого надо взять интервью, потом написать очерк, чтобы слезу вышибало, тиснуть его в разных там СМИ – ведомственных и гражданских. И это и есть все планы. Все ее личные планы.

– Вам пропуск заказан, но приказано о вас доложить, – объявил ей караульный на КПП госпиталя, когда она протянула свое удостоверение и сказала, что она к больному Приходько Олегу Ивановичу. – Подождите минуту.

Катя ждала в проходной, пока караульный кому-то звонил. Это было как-то странно. В госпитале Катя была десятки раз – навещала друзей, приезжала к своему коллеге – начальнику отдела убийств Никите Колосову. Он лежал в отделении травматологии в новом корпусе, помнится. И никогда особых «докладов» о ней, обычной посетительнице, никто не делал. «Это, наверное, потому, что был звонок из министерства насчет интервью, – решила Катя, надуваясь гордостью. – Или же этот полковник Приходько такая супершишка ооновская».

Из ворот выехала «Скорая». Через КПП тек бодрый поток посетителей. Все торопились скорее под крышу – день выдался ветреным, холодным, совсем не майским. Ночью лило как из ведра, кругом были лужи, с деревьев капало, а небо все сплошь затянули серые тучи, грозя новой непогодой. И дождь вскоре начал моросить, а потом припустил так, что все, кто прогуливался в госпитальном парке, поспешили под крышу.

– Капитан Петровская? – уточнил караульный. – Ну что же, проходите, вот ваш пропуск. Только сначала вас просили обязательно зайти на второй этаж – это в старом корпусе, в 22-й кабинет.

Катя глянула в пропуск – там было написано: старый корпус, третий этаж, 36-я палата. Выходит, именно там и лежал полковник Приходько. На втором же этаже (и это было известно всем посетителям) располагалась поликлиника госпиталя.

Стараясь, чтобы дождь не намочил скромный букет цветов, приготовленный для Приходько, Катя заторопилась через парк. Клумбы, газончики – вся территория госпиталя была чистенькой, ее каждый день убирали солдатики срочной службы. Но чем ближе к корпусам, тем больше армейский порядок уступал место строительному беспределу: поперек газонов между корпусами был вырыт котлован – это меняли трубы; к старому корпусу с торца пристраивали новое кирпичное здание под черепичной крышей. В результате попасть в старый корпус через центральный вход было невозможно, пришлось войти через запасной и подняться по крутой и неудобной служебной лестнице в поликлинику.

Здесь по субботам было тихо, все кабинеты закрыты, кроме…

На пороге 22-го кабинета стоял врач в зеленой хирургической робе и такого же цвета брюках. Он был полный, молодой и уже лысый и поэтому, наверное, стригся под «ноль».

– Здравствуйте, это вы к Приходько? – спросил он, оглядывая Катю, как ей показалось, слишком уж внимательно.

– Добрый день, я капитан Петровская, сотрудница пресс-центра, вам звонили насчет организации интервью с полковником.

– Да-да, звонили, я пытался объяснить, но там либо не поняли, либо не захотели понять нас. Пожалуйста, пройдите в кабинет, присядьте. – Врач посторонился. – Я завотделением и его лечащий врач.

– Какие-то осложнения? Полковнику хуже стало? – спросила Катя. – Если нельзя с ним встретиться сегодня, то я приеду в другой раз.

– В другой раз? Да нет. – Врач присел боком на край стола у компьютера. – Я не хотел там, в отделении, с вами разговаривать, решил встретиться здесь, тут по выходным никого не бывает – ни больных, не персонала, так что можно говорить совершенно свободно.

Катя с недоумением воззрилась на собеседника.

– Простите, но…

– Послушайте, кто вас надоумил писать о нем?

– То есть как это кто надоумил? Полковник Приходько – наш сотрудник, он начинал у нас в области, мы… то есть мое руководство сочло, что очерк о нем – это как раз то, что сейчас нужно для публикации в качестве положительного профессионального примера…

– Боюсь, что у вас с ним ничего не выйдет.

– Почему? Он не может давать интервью по состоянию здоровья?

– Сейчас состояние его здоровья таково, что… Ну, в общем, с медицинской точки зрения оно лучше, чем прежде, когда он только поступил. Дело не в этом.