Игорь Чубаха - Смотрящий по неволе

Сидящий на месте водилы важный Леха тоже не удержался от смеха. Сначала прыснул, а потом откинул голову на кожанный подголовник и, дав себе волю, загоготал так, что задрожала стрелка на спидометре, хотя мерс был припаркован и не собирался никуда отчаливать.

Леха принарядился соответственно выросшему авторитету. Куртофан кожаный, да не такой, как прежде, а настоящий «Мульти питон», рубашка цвета сушеной конопли за две сотки баксов в «Пакторе», на туфлях тупорылый носок блестит зеркалом. А дядька Макар прикид менять не стал, как был босяк, босяк и остался.

Мерс был припаркован так, чтобы через лобовуху наблюдать вход в помпезное здание «Мюзик-Холла». Не казино, а концертную часть, где сегодня афиши обещали финал конкурса «Мисс Петербург». Леха и дядька Макар дожидались своего командира, зашедшего доложиться о победах еще более важному начальству. Для виршевцев было откровением, что у Сереги есть более важное начальство.

Кто верховодил Сергеем Храмом, ни Лехе, ни Макару, естественно, по чину знать не полагалось. По этому они ждали снаружи, глазели на выгуливающих в парке потомство сиськастых мамаш и мирно дожевывали застряющие хрящами в зубах гамбургеры.

Неожиданно в боковое стекло грюкнули костяшки пальцев. Леха и дядька Макар недоуменно переглянулись. Леха нехотя, но все равно с шиком, опустил стекло.

– А я гляжу, мерсюк-то знакомый! – весело гавкнул в салон внушительный шкаф, – Пацаны, вы ведь под Сережкой ходите? – харю детины, словно проказа во второй стадии, украшали три бело-розовых отметины. И тем не менее эта харя сияла солидарностью и радушием, как у зазывалы в подпольный притон где-нибудь в Бухаресте.

– Каким Сережкой? – сделалась невинной и одновременно удивленной рябая хитрая рожа дядьки Макара. Ушки на макушке.

– И что дальше? – бесхитростно выдал себя Леха, зато раздул грудь, типа он теперь крут, как бублик. И типа готов за все ответить, если что не так.

– Слышь, братаны, подсобите цветы донести. Я – кореш вашего Сереги, и мы с ним на одного дядю грядку пашем, – как к родным, очень душевно заканючил шкаф.

– Нам Сергей наказал за тачкой доглядывать, – отрезал осторожный дядька Макар и отвернулся, чтобы снова как ни в чем не бывало пялиться на ножки гуляющей молодежи женского полу.

– Какие цветы? – бесхитростный Леха решил, что «цветы» – по фене означает что-то, что стыдно не знать. Но никак не такое, на зеленом стебле, красивое, с лепестками, пестиками и тычинками.

– Да у нашего совместного с Серым папы сегодня здесь лялька с сосновой сцены красивые песни поет. Папа целую машину ботаникой загрузил. Подсобите, а? – на безымянном Геракле телепался просторный свитер, будто ряса на архирее. И тем не менее под свитером читались мышечные бугры размером с баклаги вышедшего из употребления спирта «Роял».

«Не моя проблема!» – хотел отмазаться дядька Макар, но добросердечный Леха уже вылез из радикально черного мерса и притопнул, разминая ноги и расправляя боксерские плечи. Тогда выбрался на свежий воздух и дядька, глазами украдкой приценил кулаки незнакомца. Музейные буханки. На каждом по Большой Советской Энциклопедии вытатуировано.

Ответственный Леха бдительно поставил машину на сигнализацию, с шиком курлыкнув брелком, и обернулся к амбалу:

– Куда?

– Да вот тут, рядышком, – увлек детина виршевцев за собой через ряды пухнущих на парковке темно синих, как южная ночь, вольвешников, серебристых, как сигаретная оберточная бумага, хонд, и рубиновых, как закат, крайслеров. – Вот! – распахнул он закрома белоснежного, будто крахмал, «Мицубиси Поджеро» и стал выдавать виршевцам одну за другой охапки колючих роз, лопоухих гладиолусов, ворсистых астр и точеных лилий.

– А че это там за прибамбасы на переднем сидении? – заинтересовался неравнодушный к электричеству Леха на правах равного.

– А ты – глазастый! – без пренебрежения хмыкнула громадина, – Это – японский сканер на двадцать четыре канала. Врубил, и хоть дежурную часть ГУВД слушай, хоть УГИБДД, хоть РУБОП. А вон та хреновина с антенной – радиостанция I-COM. В нее вмайстрячен скримблер, или скрямблер, точно не помню слово, но эта мандула кодирует речь, что фиг просцышь.

Детина выбрал все до последнего снопа цветы из машинки. Если бы он нагрузил только новых знакомых, дядька Макар стряхнул бы свою долю на капот и послал бы мордоворота подальше, не взирая на играющую под свитером мышцу. Но амбал взвалил самый большой букет не кому-нибудь, а себе на плечо. Это были голандские розы, длинные, как ноги маникенщицы. Цвета нежнейшего и одуряюще пахнущие чаем на три квартала вокруг.

– Сюда, пожалуйста, – повел человек-монумент виршевцев не к центральному, а к служебному входу сквозь стайки праздношатающихся по парку людей. И даже не взглянул на отслоившегося от стенки вахтера, – Это со мной!

И пусть вошедшие врядли могли претендовать на корону Мисс Питер, даже на Мисс Лиговка не тянули, вахтер смирился. Сегодня выпал сложный день, вахтера уже неоднократно посылали, а один раз чуть не дали по рогам.

Глаза не сразу пообвыклись с хилым светом на широкой гулкой уводящей вверх лестнице, когда троица преодолела шатающиеся от возбужденного концертного народа тылы сцены. Там тебе и вертихвостки в купальниках и кокошниках, и клоуны в трико, и буфетчик за стойкой.

– Кстати, кореша, меня зовут – Урзум.

– Макар.

– Алексей, – Леха дергал носом, потому что пыльца оранжевых лилий проникла внутрь и изнутри щипала этот проклятый нос. И хотелось громогласно чихнуть, – Так, погодите! – неожиданно проникся Леха, – Ты тот самый Урзум, что первым в городе запретил всем, над кем крышуешь, на ДТП [7]гаишников вызывать? Типа, даже такая разборка – тоже твоя тема?

– Есть такой факт, – масляно ухмыльнулся шкаф по кличке Урзум, – Потом это стал делать каждый баран в золотой цепке. Но первым точно был я. Да ведь и вы – не последние пацаны – если за месяц нефтезавод к ногтю прижали?

Дядька Макар, услышав в голосе Урзума зависть, тоже пропитался, будто ромовая баба ромом, уважением к новому знакомому, но вслух восторгом захлебываться не стал. Они свернули с лестницы и пошли по пепельно-красной и пепельно-пыльной ковровой дорожке коридора четвертого этажа: двери слева и справа, будто в гостинице.

– А еще я про тебя слыхал, – зато за двоих захлебывался Леха, – Что ты чуть ли не саму начальницу Пятого телеканала пытался на счетчик поставить!

Урзум свободным кувалдометром вытащил ключ с фишкой, будто в гостинице, и отпер дверь под номером сорок семь:

– Эта коза оказалась ушлая. Мы ее выпасли и, когда села в тачку, блокировали двумя «девятками». А она, не будь дурой, вышибла боковое стекло и давай шмалять в воздух из газового пустозвона, – нехотя признался шкаф, – Ну, менты и набежали. Пришлось наспех отваливать, – Урзум сам сгрузил и жестом подсказал помощникам, что цветы можно свалить просто на диван. Не протухнут.