Сергей Кусков - Художник

– Олег Иванович, в ближайшие два дня я буду очень плотно занят, мне будет не до Свинцова. Если вы не хотите больше кровопролитий, намекните ему как-нибудь: пусть даст, как у вас говорят, признательные показания, тогда я его не трону. И отметьте, пожалуйста, пропуск. И так уже поздно, а мне еще в редакцию надо.

Лысых в редакции дожидался Павла. Уголовное дело вокруг Ермакова задевало в том числе и его личные чувства. Именно Валера Лысых в незапамятные времена, когда был еще не редактором, а корреспондентом журнала, нашел Павла в Левой Березовке, где тот после армии работал оформителем в колхозном клубе. Валера приезжал туда писать о деревенских мастерах, резавших наличники на окна.

Перед тем, как состоялось приглашение Павла в "Караван", Валера выдержал трудный разговор с редактором и секретарем партийной организации журнала, доказывая им, что одно уголовное дело еще ничего не говорит о человеке. Ни один из троих потом не жалел об этом приглашении, но у Валеры на всю жизнь осталось ощущение личной ответственности за Павла.

– На свободе? – спросил редактор.

– Как видишь. Слушай, когда ты отдаешь в типографию очередной номер?

– Послезавтра. Нет, послезавтра воскресенье – значит, в понедельник.

– Найдешь место для пары картинок к "Грибному дождю"?

– Конечно! – оживился редактор. – Немного изменю разбивку на части – оно так даже лучше будет.

– Дай текст. В понедельник утром принесу, что получится.

С начальником следственного отдела Фролов все-таки поговорил. Тот немного подумал и сказал:

– Надо бы этого Ермакова к психиатру.

– Его туда уже посылал Кучумов. Я видел заключение. Вменяем.

– Ну, ты же знаешь Панаева. У него все убийцы вменяемые, а об этих фантазиях никто его и не спрашивал. Да и не было их тогда, скорее всего, у Ермакова крыша позже съехала. Ну, да ладно, он ведь тихий. Пусть уж лучше так убивает, чем по-настоящему. Или книжки пишет, с его-то фантазией. Этакие криминальные драмы с налетом мистики.

– Но он и убивает по-настоящему! – возразил Фролов. – При мне же сделал, и после этого часа не прошло…

– Брось, – отмахнулся начальник отдела, – еще и не такие совпадения бывают. "После этого" не значит "вследствие этого". Ты лучше скажи, когда собираешься закрывать дело по его заявлению?

– А какое основание для прекращения дела?

– Отсутствие события преступления.

– Но ведь ясно же, что событие было, – опять возразил следователь.

– И мне ясно, – вздохнул начальник, – а где доказательства? Закрывай, ничего из него больше не выжмешь.

– Я все-таки поговорю со Свинцовым, – сказал Фролов.

Сержант Свинцов на предложение Фролова сознаться ответил категорическим отказом и даже сделал следователю внушение:

– Ты, я смотрю, не первый год в органах, а не понимаешь, что если мы тут будем собачиться друг с другом, на руку это только ворам и бандитам.

Фролов не стал выяснять, к какой категории ему отнести Ермакова: к ворам или к бандитам. Он просто рассказал сержанту о судьбе Кучумова и Гормило (о Вадике не стал).

– А тебе этот художник не говорил часом, что ставил в церкви свечку, чтобы Кучумова бог покарал? – ухмыляясь, спросил Свинцов.

– Не знаю, не спрашивал.

– А ты спроси. Ладно, бывай, следователь.

На самом деле Свинцов отнесся к предупреждению Фролова гораздо серьезнее. Найдя по своим каналам адрес Ермакова, он решил наведаться к художнику домой, поговорить. А для пущей уверенности позвонил своему другу Вовчику. Тот работал в отделе охраны – выезжал на объекты по тревожным звонкам. В силу специфики работы он привык действовать быстро и решительно.

– Не дрейфь, разберемся, – ответил Вовчик, когда Свинцов объяснил ему по телефону, в чем дело. – Давай в шесть встретимся, я как раз отстреляюсь. Поговорим с твоим художником.

Свинцов, когда они встретились, первым делом спросил:

– Ты ствол не взял?

– Нет, у нас с этим строго. Ладно, и так разберемся.

В половине седьмого они уже звонили в дверь к Ермакову. Звонили несколько минут, сначала длинными звонками, потом непрерывно, потом с переливами – никто не открывал, в темном дверном глазке не было видно ничего, кроме какого-то отблеска – скорее всего, от лампы на лестничной площадке.

– Дома нет, что ли? – сказал Свинцов.

– Кто его знает. Окна горят?

– Да где их найдешь, те окна? Шесть подъездов, этот в середине.

– Дверь-то вскрыть не проблема, – рассуждал сам с собой Вовчик, глядя на стандартную стальную дверь, какие действительно без проблем вскрывают профессионалы: домушники, сотрудники милиции или, например, спасатели, – проблема в том, на каком основании.

Он позвонил в дверь напротив. Открыла маленькая женщина. Глаза у нее были испуганные, но не очень: оба гостя пришли в форме, а у нее, по-видимому, еще остались крохи доверия к милиции, внушенного в детстве родителями и "Дядей Степой". И сейчас, похоже, она испугалась не Свинцова с Вовчиком, а того, что в доме что-то произошло.

– Здорово, мать! – сказал Вовчик. – А что, к соседу напротив, – он показал на дверь Ермакова, – претензий нет?

– Нет, – ответила женщина.

– Он же художник, – продолжал Вовчик. Женщина кивнула. – Пьянки-гулянки, бабы, музыка до утра. Может, наркотиками торгует? Художники – они такие.

Женщина испуганно помотала головой.

– Короче, мать, такое дело, – сказал Вовчик уже другим тоном. – Пять минут назад ты выходила на площадку, услышала через дверь крики…

– Какие крики? – недоуменно спросила женщина.

– "Помогите!", "Убивают!" – сама придумаешь. Ты выскочила на улицу, увидела нас и сказала, что там кто-то кричит. Понятно?

– Ребятки, но ведь не кричал же никто, – сказала она еще более испуганно.

– Значит, непонятно, – констатировал Вовчик. – Объясняю по-другому. У тебя наркоту в хате не находили?

Женщина опять помотала головой.

– Найдут. Вот прямо через полчаса и найдут. Так что давай…

Увлекшись разговором, он не заметил, как из глубины квартиры появилось новое лицо.

– Привет, Вовка! – грянуло у него над ухом.

Вовчик поднял голову, скривился и сказал, изображая улыбку:

– Здравствуй, дядя Петя. А ты что здесь делаешь?

– Живу я тут! А это моя жена, Маша! Тебе, стало быть, Мария Тимофеевна, а можно просто тетя Маша… Э, да ты ж ничего не знаешь! Всё продежурил: и как я женился, и как сюда перевозили. Когда твою тетку, моя бывшую супружницу, хоронили, ты и то, помнится, на дежурстве был.

Он повернулся к жене и сказал:

– Маня, это Вовка, мой племянник. Ты не смотри, что он в ментовке служит, он, вообще-то, парень хороший.

Потом снова обернулся к племяннику и спросил:

– А тебя-то за каким сюда занесло?

– Да хотели к вашему соседу заглянуть, а никто не открывает.