Сергей Донской - Дикий фраер

– Милый, – нежно вымолвили иссеченные, потрескавшиеся губы Петра.

– Это ты мне? – откликнулся явно не женский голос.

Медленно открыв глаза, Петр увидел перед собой ненавистную харю Мамонтова, которая возникла как раз на месте призрачного видения по имени Элька. Это было обидно. Стоило лишь увидеть ее во сне, как появился этот жирный ублюдок со своей кодлой и все испортил.

Но Петр не жаловался. Именно этого момента ждал он с того самого момента, когда окончательно понял, что затея Эльки с выкупом не выгорела. Он подозревал, что Мамонтов не удовлетворился пятьюдесятью тысячами. Такую ряшку сколько ни корми, все мало будет. Вернувшуюся с деньгами Эльку запросто могли кинуть в соседнюю камеру и там помаленьку выбивать из нее остальное. Имелись у Петра и другие предположения, но настолько мрачные, что он предпочитал ограничиваться именно этой версией. Ее ему вполне хватало, чтобы сердце постоянно ныло, как у какого-нибудь старика сорокалетнего.

План побега пришел к нему, когда он с тяжелым сердцем прохаживался вдоль трубы, к которой был прикован. Сидеть на корточках долго не удавалось: сильно затекали ноги, а еще сильнее – задранная вверх рука. Задница на голом бетонном полу мерзла очень уж быстро, и опять же подвешенная рука не позволяла засиживаться. Вот и приходилось гулять по камере, как декабристу какому-нибудь: пять шагов в один конец и ровно столько же в другой. Тонкая труба то тебе справа, то слева, не соскучишься. Свободный браслет ездит по ней с неприятным скрежетом, не позволяя забыть о себе ни на минуту. От стены к батарее и обратно. И вот у этой самой батареи Петр в один прекрасный момент замер, уставившись на него, как баран на новые ворота…

– Э, э! Не спи, скотина тупая! – прикрикнул на закрывшего глаза Петра один из двух мамонтовских охранников. – Шеф с тобой разговаривает, вилорог, а не со стенкой!

Стенка… На ней висела чугунная батарея, поддерживаемая двумя мощными крючьями, которые крепились к оштукатуренной стене длинными штырями, загнанными в щели между кирпичами. И не будучи ясновидцем, Петр точно знал, что длина штырей восемьдесят миллиметров, а толщина – всего четыре, и сидят они в застывшем растворе, который бывает прочным, а бывает и нет, это в зависимости от того, в какой пропорции строители цемент с песком замешивали.

Батарей таких Петр за время практики в ПТУ установил никак не меньше сотни, и от того, что мастер называл их по-научному – радиаторами парового отопления, – никаких особых отличий между ними не наблюдалось, если не считать всяких там звездочек да сердечек, которыми метили свою продукцию зэки на зоне. Батареи, они и в Африке батареи, хотя, наверное, там в них нужды никакой.

– Вставай, ты, гамадрил занзибарский!

Сидевший на корточках Петр посмотрел на охранника, пнувшего его ногой. Зря тот это сделал. Еще пару часов назад – на здоровье, а теперь нет. Потому что в камеру явился гость долгожданный, Мамонтов Александр Викторович. И сидел он на своей любимой лавочке в каких-нибудь трех метрах от Петра. А батарея висела уже не на крюках, а поддерживалась лишь двумя трубами, протянувшимися вдоль стены. Трубы сильно прогнулись под тяжестью радиатора, наполненного горячей водой до последнего чугунного коленца. И трубы эти были очень прочными, но крепеж их мало годился для подобных прогибов. Так что если соединить массу батареи с весом и силой Петра, то срок службы у них сразу кончится. Как у охранника, распускающего свои ноги.

– Поднимайся, животное! – заорал тот и опять ударил Петра своим красивым новеньким ботинком, которому недолго осталось топтать землю. Парень, видимо, увлекался зоологией, но слишком уж выслуживался перед своим хозяином, и это был его большой минус. Не говоря уже о том, что он ни бельмеса не смыслил в паровом отоплении.

Петр медленно поднялся на ноги и уставился в пол, изображая понурую покорность судьбе.

– Неужели тебе не хочется пообщаться со мной? – подал голос Мамонтов.

– Лично мне сказать вам нечего, – произнес Петр тем слабым голосом, который хотелось услышать от него мучителям. – Я ничего не знаю.

– Разве я тебя о чем-то спрашиваю? – притворился удивленным Мамонтов.

– Не спрашиваете, так спросите.

– И что тогда?

– А тогда я все равно ничего не скажу, – буркнул Петр. – Потому что ничего не знаю.

Мамонтов хмыкнул:

– Твоя бойкая подружка предупреждала меня, что ты станешь геройствовать, и оказалась права. – Он ковырнул пальцем кровавую блямбу, оставшуюся на скамейке после одного особо задушевного разговора Черныша с Петром, внимательно осмотрел свой ноготь и сказал: – Но теперь это не имеет никакого значения. Для тебя все позади.

Петр не поверил своим ушам:

– Элька вернулась? С деньгами?

– Ох как мы всполошились! – неприятно засмеялся Мамонтов. – А я думал, тебе выдержки не занимать, герой.

– Где Элька? – спросил Петр, не желая слышать ничего, кроме ответа на свой вопрос.

– Ты хорошо держался, – продолжал Мамонтов, который отвечать ему явно не торопился. – Я бы даже предложил тебе работать на меня, да ты ведь не захочешь?

– Не захочу, – подтвердил Петр и как бы в задумчивости побрел вдоль стены, волоча по трубе браслет наручников.

– Ты куда, животное? – скучно спросил зоологически подкованный охранник. – Чего тебе на месте не стоится, бычара сельскохозяйственный?

Второй был молчуном, он еще ни словечка не проронил за все пребывание в камере, зато умел смотреть, как одновременно двумя буравчиками дырявить.

Петру нравилась дверь, которую вошедшие закрыли за собой. Толстая, звуконепроницаемая, надежная. До этого момента она Петра только раздражала, а вот теперь, на тебе, вполне устраивала.

Дойдя до батареи, он подтянул браслет по трубе как можно ближе и эту же руку положил на горячий чугун. Второй рукой проделал то же самое, взявшись за крайнее колено батареи с противоположной стороны. Как будто собрался погреть озябшие ладони. А вместо этого вдруг как заорал!

Присутствующие оторопели, услышав этот рык, полный ярости и натуги. Они увидели, как пленник всем корпусом раскачивается у радиатора, и каждому из троицы одновременно показалось, что парень просто сбрендил в одиночном заключении и теперь затеял какую-то безумную пляску, а это было страшновато. Но по-настоящему им стало не по себе, когда они услышали неприятный металлический скрежет, увидели струи парящей воды, хлынувшей на пол, и обнаружили, что пленник, держа радиатор на обеих растопыренных руках, уже развернут к ним лицом. Смотрелся он при этом как чокнутый деревенский гармонист, только уж очень могучий, чтобы над ним посмеиваться.

Ловя на себе скрестившиеся взгляды, Петр понес тяжеленный радиатор прямо на зоолога, который стоял с помповым ружьем у дальней стенки. Пустой браслет, соскочивший со сломанной трубы, свободно болтался на его руке, а второй мертвой хваткой вгрызся в запястье, но к этой боли Петр успел привыкнуть. Она донимала его не так сильно, как тревога за Эльку.