Сергей Донской - Конь в пальто

Коту, как и всем в этом мире, очень хотелось сорвать свой жирный куш.

Что делает кот, от которого нахально ускользает добыча, ускользает из-под самого носа, когда он уже и когти растопырил? Кот делает вид, что никуда он не спешил, никого не ловил, а просто направлялся по своим неотложным кошачьим делам, степенный и невозмутимый. При этом он старается убраться подальше от свидетелей своего позора. Потому что они могли заметить, что кот бежал за крысой чуточку медленнее, чем следовало, а его атака была не такой уж и решительной, словно, нападая, он в то же время давал противнице шанс вовремя юркнуть в убежище.

Фр-р-р! Кота передернуло от отвращения к самому себе и ненависти к наглому крысиному племени. Что поделаешь! Он боялся этих ядовитых тварей и еще ни разу не сумел перебороть в себе страх перед подземными созданиями, в черных глазках которых никогда не угасал огонек легкого безумия.

За ближайшим углом его подстерегала опасность куда более грозная, чем ядовитые зубы крысы. Тишке предстояло пересечь широченное каменное ущелье, по которому в обоих направлениях мчались потоки беспощадных металлических чудищ, распаленных ненавистью к ни в чем не повинным котам и собакам. Днем чудища скалили свои сверкающие клыки, а по ночам сияли люто горящими глазами. Они лишь ждали удобного случая размазать Тишку по асфальту, вышибить из него дух, перемолоть его косточки и устремиться за новой жертвой, сыто урча и вкрадчиво шурша окровавленными шинами по асфальту. При переводе названия этой улицы с кошачьего языка на человеческий получилось бы нечто вроде Долины Смерти. Но люди не знали этого и беспечно полагали, что перемещаются по проспекту Конституции. Если бы они поинтересовались кошачьим мнением, те одобрили бы название – в нем чудилось манящее «кс-кс-кс», столь любимое усатыми-полосатыми. Котам дай волю, они бы и аббревиатуру СССР сохранили, ласкающую их слух!

Невидимая черта отделяла Тишку от конституционной Долины Смерти. Тут, на кромке, еще можно было чувствовать себя в безопасности: по неизвестной причине здешние хищники никогда не давили тех, кто только раздумывал, стоит ли рисковать жизнью, лавируя между их тупыми мордами.

Наверное, разумнее всего было бы повернуть назад и задать стрекача, не искушая судьбу, тем более что на той стороне не предвиделось ничего такого, чего не имелось на этой. Понимать бессмысленность своей затеи Тишка понимал, но вместе с тем твердо знал, что не отступит. Можно было как-то обманывать себя по поводу недавнего конфуза с крысой. Но проявить слишком уж откровенную трусость мешала Тишке гордая кошачья натура. Казалось бы, кому какое дело, отважится ли он пересечь свою Долину Смерти? Да никому, кроме него самого! А это был непреодолимый стимул.

Кот изготовился, молниеносно оценил дорожно-транспортную обстановку, зачем-то обреченно мяукнул и распластался над дорогой в стремительном броске между прошлым и будущим. Через минуту он ошалело влетел в очередной двор, мало отличающийся от покинутого утром. Здесь он остался до вечера. Набираясь сил перед богатой событиями ночной мартовской жизнью на чужой территории, он брезгливо пожевал всяких объедков, умылся и развалился на ступенях подъезда, блаженно щурясь на солнышке.

Несколько раз его спугивали прохожие, но он упрямо держался вблизи от облюбованного места: искушенное кошачье зрение улавливало там особое розоватое свечение, в котором можно было черпать силы. Заряжаясь энергией, Тишка прислушивался к слабому потрескиванию ворсинок своей шубейки.

Потом к подъезду вкрадчиво подкатил белый автомобиль, неся на тонированных стеклах искаженное отражение окружающего мира. Кот открыл глаза и настороженно поднял голову. В этот момент он напоминал маленького гордого сфинкса.

Одно из темных стекол автомобиля бесшумно поползло вниз. Из образовавшейся амбразуры высунулась круглая мужская голова, исчезла в полумраке салона, а вместо нее возникла вытянутая рука, сжимающая длинный черный предмет угрожающего вида. Коту стало ясно, что ему хотят сделать больно, но показать испуг он посчитал ниже своего достоинства. Его зрачки презрительно сузились, превратившись в две вертикальные черточки.

Лишь когда рядом что-то хлестко щелкнуло о бетон, кот позволил себе оскорбленно вякнуть, взвиться вверх и в два прыжка скрыться за углом. Вызов был принят, поэтому в этом бегстве он не усмотрел для себя ничего унизительного.

Разочарованный колобок, напрасно претендующий на какое-нибудь другое прозвище, посолиднее, опустил пневматический пистолет:

– Эх, такой знатный кошак ушел, бля! Неправильную трак… тоорию наметил.

– Выбрось свою пукалку, – флегматично посоветовал Бур. – Ты из нее и слону в жопу не попадешь.

– В жопу – попаду, – запальчиво возразил стрелок.

– Головой!

– Чего?

– Говорю, головой попадешь, если разбежишься как следует. Только как тебя потом вытаскивать?

Колобок подумал-подумал и, обидевшись, засопел.

Третий наездник белой «девятки» дрых на заднем сиденье, не принимая участия в дискуссии. Он всегда отсыпался, когда приходилось кого-нибудь поджидать, а в том и заключалась основная часть работы боевого экипажа. Ждать, затем действовать согласно приказу.

На этот раз предстояло встретить у подъезда коммерсанта Ляхова и с почестями доставить к Хану. Скучная рутина. Ни торцануть, ни звездануть, ни в бочину дать.

Олежка Ляхов, отечественный бизнесмен в первом поколении, загнал машину в гараж и отправился домой пешком, пробуксовывая на скользких участках пути. Виной тому были гладкие подошвы туфель, предназначенных для степенного перемещения по офисным ковролинам и утапливания автомобильных педалей. Для пеших прогулок подошвы никуда не годились. Да и сам Олежка ощущал себя в роли пешехода неуютно.

Светлые волосы, разделенные посередке прямым купеческим пробором, стильно обрамляли Олежкино лицо, придавая ему вид одновременно солидный и артистический. Румянец свидетельствовал о крепком здоровье, распирающем изнутри щеки молодого человека. Их легкая надутость, впрочем, указывала не только на наличие трех-четырех килограммов лишнего веса, но и на присутствие некого апломба, вызванного финансовым благополучием.

Зачерпнув полную туфлю омерзительно-холодной талой жижи, Олежка невольно распустил ладное выражение лица, поминая неизвестно чью мать. А черный кот, пулей пересекший дорогу, вынудил его некрасиво плеваться через левое плечо.

Эта мера не сработала. Плохое предзнаменование подтвердилось, когда Олежка обнаружил у своего подъезда знакомую белую «девятку» с наглухо затонированными стеклами. На душе стало тревожно. Никаких явных прегрешений за Олежкой не водилось, но так уж устроена природа, что овцы всегда чувствуют себя виноватыми перед волками, даже если они, овцы, покуда целы, а волки – временно сыты.