Сергей Донской - Конь в пальто

Оказалось, Хан, задетый при знакомстве прибалтийским холодком приезжей, решил расшевелить ее живым музыкальным сопровождением в исполнении самого настоящего похоронного оркестра! Проявил ли он при этом интуицию или осведомленность, неизвестно. Но попал в точку.

Когда заныли трубы, эстонка через силу сбросила часть одежды, двигаясь скованно и некрасиво, как механическая кукла. При каждом звонком пристукивании мятых медных тарелок она нервно дергалась, но наконец даже вздрагивать перестала, замерла голышом посреди помещения, и крылышки цветастых бабочек вяло обвисли на ее ягодицах. А оркестр все выводил и выводил щемяще-тоскливые пассажи реквиема, и никто не спешил менять эту заевшую пластинку. В результате гастролерша истерически разрыдалась и попросила ее отпустить:

– В чем дело, девочка моя? – неискренне обеспокоился Хан. – Тебе не заплатили или, может быть, плохо приняли?

– Уб-берьите эту мьюзику, – взмолилась она. – Это невыносьимо. Я нед-давно похороньила родьителей!..

Хан выразил соболезнование, демонстративно пересчитал зрителей и сообщил, что каждый из них выложил за представление по сто баксов.

– Кто вернет им эти две тысячи, родная? И кто окупит мои расходы? Тут не благотворительный фонд, не профсоюз.

Эстонская труппа возвратила гонорар, возместила убытки и была отпущена с миром. Так Золотая Орда полюбовалась бесплатным зрелищем да еще и с прибылью осталась.

Хан вошел во вкус. Неоплачиваемые сеансы стриптиза стали в доме доброй традицией. Олежка, например, был свидетелем малоэстетического разоблачения начальника цеха металлических конструкций, явившегося к Хану за причитающимся вознаграждением. Он с временным трудовым коллективом подрядился изготовить левым образом всякие калитки, решетки, мусорные баки и прочие железные причиндалы, заказанные Ханом. Днем Восьмого марта все это было доставлено в особняк, а начальник цеха препровожден к трапезничающему Хану для получения трех тысяч американских долларов. По этой причине мужик успел здорово вмазать и преисполниться праздничного настроения.

– С Международным женским днем вас! – поприветствовал он хозяина дома.

У Хана, не раз побывавшего за решеткой, чуть глаза из орбит не вылезли! Он выступил с бурной ответной речью, после первой же вступительной фразы которой мужик понял, какую чушь сморозил, пал на колени, взмолился о прощении.

– Иди! – буркнул Хан, обессиленный вспышкой гнева. – И больше мне не попадайся.

– А деньги? – всхлипнул протрезвевший мужик. – Бригада меня на фуфайки разорвет, если я без обещанного вернусь…

– Хорошо, я тебе заплачу, – неожиданно повеселел Хан. – Но не за твои ржавые железяки. Женский праздник, говоришь? Вот и позабавишь моих женщин!

Мужика увели, накрасили, как последнюю шлюху, увешали бусами, увенчали дамской шляпкой, а все остальное заставили снять. В таком виде вышел он к позорному столбу и плясал голышом для поварих и уборщиц, собранных в зале для торжественного мероприятия. Все они проживали в поселке, отлично знали мужика, его жену и двух дочерей, но подавить злорадное хихиканье не могли или не хотели. Выйдя из особняка, он даже деньги не разнес, а отправился прямиком к трансформаторной будке, где повесился на ремне.

Череп и кости… Не влезай, убьет!..

Интересно, кто будет следующим?

– Ляхов!

Олежка не сразу сообразил, что узкоглазый дворецкий в изумрудном спортивном костюме обращается к нему.

– Я?

– Ты, а кто же еще?

Суетливо загасив сигарету, коммерсант шагнул к двери ханского кабинета.

Это была не очень большая, затемненная комната с тяжелыми портьерами, массивной мебелью, узорными коврами и хрустальной гроздью под потолком. Дневной свет не находил в бронированных ставнях даже щелочек, сквозь которые можно было бы проникнуть внутрь. Сверкала ли сотнями ватт люстра, мерцали ли тускло настенные бра – тут всегда царила ночь. Хан отменил солнце. Побывав в его кабинете, граф Дракула потом долго ворочался бы в своем неуютном фамильном склепе, завидуя чужому комфорту.

От обилия вычурных бутылок, сувениров, диковинок и безделушек, статуэток и ваз разбегались глаза. Тихоокеанские раковины, клыкастая голова кабана, невесть откуда взявшаяся фигурка самого настоящего Оскара, метровая модель «Титаника», посмертная маска Высоцкого. Все это впечатляло, слов нет, но в целом помещение ассоциировалось с богатой антикварной лавкой, а не с рабочим кабинетом современного мафиози. Из примет современности присутствовали лишь японские чудо-агрегаты да глянцевые плакаты с голенькими американскими девочками, меченными «плэйбоевским» клеймом. Очень чистенькие, белозубые, с аккуратно подбритыми лобками, эти полиграфические дивы выглядели довольно нелепо среди темных живописных полотен в массивных золоченых рамах и грозных ликов сына божьего, сверкающего белками со старинных икон. Но причудливый коллаж, составленный Ханом собственноручно, отражал единство трех главных кредо его жизни.

Живой бог, подобно иконописному Христу, должен быть неумолим и суров, чтобы его боялись. Став богом среди людей, приумножай богатства, окружай свою жизнь роскошью и золотом, подобно картинам в ослепительных рамах. Тогда подданные будут безропотными и покорными, как наложницы с силиконовыми сиськами, призывно отставляющие задки на плакатах. Так и соседствовали на стенах кабинета православные иконы, вычурные пейзажи и продажные девки капитализма. И не находилось безумца, который отважился бы преподать Хану урок хорошего дизайнерского тона.

Перед ним трепетали все, потому что он не трепетал ни перед кем. Одни боялись его больше, другие – меньше, но это ничего не меняло в примитивной схеме взаимоотношений Хана с остальным человечеством. Он изъявлял волю в виде безусловных приказов. Все, кто находился в пределах досягаемости, обязаны были приказы исполнять.

Почтительно поздоровавшись, Олег Ляхов терпеливо ждал, когда Хан перенесет внимание с костяных четок на его скромную персону. Низка описывала уже второй круг в правой руке Хана, а он продолжал смотреть на нее, погруженный в свои мысли. Поговаривали, что четки эти выточены из зубов людей, которые однажды предали своего босса, и проделано это было задолго до того, как они умерли. Олежка верить в это не хотел, предпочитая думать, что это лишь страшилка для слабонервных. Так было спокойнее, не намного, но все же… Олежка провел языком по собственным зубам, убеждаясь в их наличии. Все в порядке. Пока…

Ханское лицо было обращено к нему в профиль. Вытянутый на макушке, коротко остриженный череп с ранними залысинами, большой нос, ушедшие в себя губы. Даже когда Олежка был маленьким октябренком, профиль дедушки Ленина не вызывал у него и десятой части того трусливо-благолепного чувства, которое возникало при лицезрении «папы».