Иосиф Гольман - Не стреляйте в рекламиста

Ефим очень расстроился по поводу моего свержения. А я рад. Мне не понравилось на Олимпе. И, как выяснилось, я, в отличие от Ефима, не люблю, когда моя нефотогеничная физиономия смотрит на меня из телевизора. Каждому свое: Береславский прямо тащился, попадая под свет юпитеров.

Он, кстати, теперь практически женат. И даже — с ребенком в семье: прочие его наследники разбросаны по разным городам и странам. Женился он на Наташке. А, может, она на нем, кто знает. А с ребенком — история темная: хорошая девочка, Лариса, худенькая и хрупкая. Сейчас они оформляют опекунство. Удочерить нельзя, так как мать — в бегах, а отец пропал без вести. Ефим от нее без ума: появилась возможность кого-то баловать и перед кем-то выделываться. Говорит, что у нее прекрасный дар рассказчицы и она станет великой рекламисткой. Очень надеюсь, что она не будет слишком похожей на приемного папу: двоих таких я уже не вынесу.

Механизм появления Ларисы тщательно скрывается, причем не только от меня, но, похоже, даже от Наташки. Ей без разницы, она уже очень привязалась к девчонке. А мне обидно. Старому другу можно было бы и рассказать. Береславский в ответ на мои вопросы только ржет и говорит, что не станет делиться уголовным прошлым с высокопоставленным ментом, хоть и бывшим.

Самое же обидное — не в этом. А в том, что мне кажется, будто моя Ленка — в курсе. То есть ей можно знать, а мне — нет. Хотелось бы надеяться, что между ней и Ефимом больше нет таких тайн, которые им можно знать, а мне — нельзя.

Точно так же он молчит про погоню за киллером, который в него стрелял в день моего возвращения домой. Он сильно мрачнеет, когда я пытаюсь что-нибудь выяснить. Точнее, пытался.

Потом меня с двух сторон предупредили, чтоб я его не трогал. Ну, Василий Федорович — понятное дело. Он охраняет покой «Беора». Но я был удивлен, когда позвонила Наташка и попросила меня быть к Береславскому помягче и, по возможности, ни о чем его не расспрашивать. Просто тайны мадридского двора. Издержки изнеженной души романтика. Я, например, лишив жизни нескольких бандитов, ничуть об этом не жалею и сплю спокойно.

А он — такая вот штучка. Жалуется, что перестали писаться стихи. Хорошо, хоть рекламные слоганы не перестали. А то бы совсем на сухари перешли.

Вот такой у меня нестойкий психически дружок.

Хотя, на самом деле, я неблагодарная свинья. Потому что, только выйдя из тюрьмы, сумел понять, насколько сложной и изначально неподъемной была Ефимова затея по моему вызволению. Он с ней справился блестяще.

С другой стороны, если бы он вляпался в неприятность, я тоже пошел бы на все. Даже «Хейдель» плакал бы, но продал. А куда ж деваться? Ефим сильно далек от идеала, но, похоже, друзей, как и родителей, не выбирают. Или друг, или нет…

Он — друг.

…Сегодня утром эта сволочь зашла и повесила надо мной российский флаг.

— Зачем? — спросил я.

— Надо, — кратко ответил Ефим.

— Кому надо? — Я не люблю ответов, которые ничего не разъясняют.

— России.

— Ты можешь по-человечески изъясняться? — не выдержал я.

— Через полтора года — выборы президента, — снизошел наконец он. Причем тоном, каким, наверное, объяснял Лариске математику.

— Ну и что? — Я завелся всерьез.

— Мне кажется, — Ефим оценивающе посмотрел на меня, — ты подходишь. Похудеешь, прическу сменишь, научишься побольше молчать.

— Ты что, охренел совсем?!

— И еще тебе надо будет бороться с грубостью, — как ни в чем не бывало добавил Ефим. И ушел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Вот теперь я и думаю: шутил он или нет?