Петра Хаммесфар - Могильщик кукол

Таким, как в тот день, Труда никогда еще не видела сына. Не представляла, что несколько часов он может спокойно просидеть на одном стуле. Погрузившись в воспоминания и удивляясь, что та, которая была с ним так ласкова когда-то, не одарила его сегодня ни словом, ни улыбкой.

От Марлены Йенсен не ускользнуло то, что он не отрывал от нее взгляда. Вниманием любого другого она наслаждалась бы, но только не Бена! Она обратила внимание Эриха на то, как пристально на нее смотрит Бен. Тот махнул рукой. Смотреть на девушку никому не запрещено. Даже если это длится несколько часов, здесь нет состава преступления. Никому нельзя запретить смотреть, даже Бруно, чьи взгляды, направленные на Марию, для Эриха были во много раз неприятнее.

После закусок начались музыка и танцы. Жених и невеста открыли бал вальсом, остальные к ним присоединились. Поневоле Эриху Йенсену пришлось повести жену на танцплощадку, прежде чем Бруно Клой осмелился бы пригласить Марию на танец. Якобу тоже захотелось потанцевать хотя бы один танец. Но Труда не решалась оставить Бена, пока Антония не сменила ее на десять минут.

С танцплощадки они видели, как Антония что-то прошептала Бену и затем повела его к племяннице.

— Можешь разок ее погладить, — сказала Антония.

Марлена Йенсен страдальчески улыбнулась, тем не менее не осмелилась возражать, боясь потерять расположение тети. Свой протест она выразит много месяцев спустя, когда Бен возникнет перед нею на дороге.

Для меня и моего коллеги Дирка Шумана дело закончилось, едва успев начаться. Как я уже упоминала, это случилось в понедельник, через семнадцать дней после исчезновения Марлены Йенсен. После отложенного в качестве невыясненного случая с Урсулой Мон, происшедшего в сентябре 1987 года, я успела немного изучить историю деревни. Тогда же я натолкнулась на старый случай с исчезновением Алтеи Белаши. Я ознакомилась с показаниями Марии Йенсен, Хайнца Люкки и Бруно Клоя.

Вот как звучали показания Бруно, данные им пятнадцать лет тому назад: «Да, верно, на рыночной площади я беседовал с артисткой. У меня была назначена встреча в Лоберге, она спрашивала, не могу ли я захватить ее с собой, потому что ей нужно добраться до вокзала, где у нее был сдан на хранение чемодан. Для меня круг был небольшим. Но затем она решила сначала еще сходить на общинный луг. Я ждал ее на шоссе примерно десять минут. Затем ожидание показалось мне слишком долгим, и я уехал, так как не хотел слишком опаздывать к назначенной встрече».

Ничего другого в отношении Бруно Клоя мы не смогли доказать. Его «назначенная встреча» подтвердила, что он у нее был. А труп так никогда и не был найден.

После нападения на Урсулу Мон я неоднократно допрашивала Бруно, для меня он был подозреваемым номер один. Возможность того, что колотые и резаные раны мог нанести девушке Бен, я не стала бы рассматривать даже после того, как узнала о его существовании. Судебный медик, осмотревший раны девушки, предположил у преступника наличие определенных анатомических познаний. Некоторые из колотых ран оказались довольно глубоки, но ни одна не угрожала жизни.

«Человек, нанесший такие раны, хотел услышать, как она кричит», — объяснил судебный медик.

Подобное относительно Бена можно было исключить. Едва ли он владел анатомическими познаниями, а громкие крики его обычно только пугали. Зато Бруно Клой знал местность как свои пять пальцев. Он знал, как пройти мимо двора Лесслеров и остаться незамеченным. И даже если бы его заметили, тот факт, что неподалеку находится его поле, объяснял бы каждое появление Бруно там на машине.

Я проверила его «мерседес», на котором позднее ездил Якоб, на наличие следов, но безрезультатно. Я даже провела очную ставку Бруно Клоя с Урсулой Мон, после того как девушка излечилась от ран. Она никак не отреагировала на Бруно и не смогла дать нам никакой дополнительной информации.

Но вероятно, если бы мы тогда поговорили с Беном, он помог бы нам. Его бурная реакция на такси, на котором Труда в феврале 88-го года уехала в больницу, позволяет сделать вывод, что он по меньшей мере видел, на какой марке Урсулу Мон подвезли к воронке. В 1987 году в деревне имелось несколько машин марки «мерседес». Тони фон Бург водил «мерседес» цвета бордо, Эрих Йенсен — темно-синий. На дворе Крессманнов имелось два автомобиля такой марки, один из них бежевого цвета. У Хайнца Люкки и Бруно Клоя машины были белого цвета.

Маленькая головоломка с мордочкой кошки была бы для нас, вероятно, еще более содержательной деталью, чем марка машина. Если Бен нашел пластиковую коробочку в воронке, как он догадался, что серебряные шарики нужно закатить в лунки, чтобы появились кошачьи глаза? Конечно, нечестно по отношению к нему полностью исключить, что он не мог сам об этом догадаться. Но более разумным кажется предположение, что некто, очень близко знакомый с Беном, отвлек его занимательной игрушкой. Если бы нам предоставили возможность опросить его, вероятно, мы так же смогли бы понять его, как его понимала младшая сестра. Но, как я уже упомянула, тогда я даже не знала о его существовании. Точно так же, как не знала о слухах, ходивших о Бруно и молодой артистке.

Несмотря на это, когда в понедельник меня поставили в известность об исчезновении тринадцатилетней девочки, я сразу подумала о Бруно. Мимоходом мне рассказали, что также недосчитались семнадцатилетней кузины пропавшей девочки, заметив, что в том случае исчезновение, возможно, связано с проблемами в семье, и так далее и тому подобное. Никто не хотел нести ответственность за недосмотр, никто не рассказал о Свенье Краль. В защиту полицейских Лоберга должна заметить, что они ничего не знали об Эдит Штерн.

Как и восемь лет тому назад, я отправилась на расследование вместе с Дирком Шуманом. Бруно Клой уже ожидал нас. Он выглядел смущенным и отказался отвечать на вопрос, где и с кем провел воскресный вечер. Мы конфисковали его автомобиль и увезли его в Лоберг. На тот момент нам с Дирком Шуманом в деревне особенно нечего было делать. Поиски Бритты Лесслер были еще в полном разгаре. Во второй половине дня в понедельник три сотни полицейских и многочисленные добровольцы прочесывали окрестности.

Мы надеялись, что Бруно добровольно скажет нам, где находится девочка. Но услышали от него только: «Ради бога, опять все сначала. Почему вы считаете, что я мог напасть на ребенка? Просто сумасшествие какое-то».

Первый допрос в понедельник растянулся до позднего вечера. Второй мы начали во вторник утром. Ночь, проведенная в камере, сделала Бруно Клоя несколько более общительным.

— Я действительно не имею никакого представления, где может находиться малышка Лесслер, — начал он. — И она не единственная пропавшая девушка. Послушайте, что говорят в деревне. Вот, например, вечером в пятницу в трактире Рупольда внезапно появилась молодая американка. Она собиралась отправиться к Люкке, и ни один человек не знает, куда она делась. Альберт Крессманн повсюду рассказывает об этом. Почему бы вам не поговорить с Люккой? Если речь идет о том, что кто-то питает особую ненависть к семье Лесслер, он должен первый ухватить себя за нос.