Владимир Колычев - Когда любовь соперница у смерти

– Да я и сам разберусь.

– И химзащиту сам достанешь?

– Ну, от этого я бы не отказался…

Вот с начальником химслужбы я встретился вечером того же дня. Он вышел ко мне на контрольно-пропускной пункт полка, через территорию части провел к себе на склад, где на полках в чехлах и без них лежали общевойсковые комплекты, пылились противогазы, очки для защиты глаз от ожоговых поражений, приборы радиационной и химической разведки, дозиметрического контроля. В одном углу громоздились ржавеющие знаки ограждения с табличками «заражено», в другом был установлен дезактивирующий душ, похоже, с запасом воды.

Яков Михайлович поразительным образом напоминал мне начальника химслужбы нашего полка, которого мы за глаза называли Зарин Зоманычем. Такой же низкорослый, худой, с заостренным носом. И ходил он, расправив узкие плечи так, будто за ними были крылья и он собирался на них взлететь. Кожа лица темная, глаза желтоватые, слезящиеся, как будто он целыми днями проверял противогазы в хлорпикриновой камере. На вид ему было лет сорок, но можно было дать и все пятьдесят.

– Ну! – нахраписто и с надеждой посмотрел на меня майор, закрывая за собой дверь.

– Гну!

Я достал из-под куртки литровую бутылку водки, и Яков Михайлович расцвел, как ядерный гриб над Хиросимой. Достал из ящика стола два мерных стаканчика из походной аптечки, наполнил их под завязку.

– За содружество родов войск! – не глядя на меня, провозгласил он и, не чокаясь, выпил.

Хлорпикриновый дым для закуски ему не понадобился, но я все же прошелся взглядом по противогазам – мало ли что.

– Я в Семипалатинск еду, – издалека начал я.

– И что?

– Защита нужна.

– От чего?

– От радиации.

– Бесполезно… Можно, конечно, в свинцовый скафандр влезть, но у меня такого нет. И не будет…

– А если серьезно?

– Если серьезно, то наливай да пей.

Он снова наполнил стаканы и поднял тост.

– За здоровье на зараженной местности!

– Какое там здоровье?

– Здоровье – оно и в Чернобыле здоровье. Если нормально все, то до ста лет проживешь. А если что-то хроническое, то можно и загнуться. Радиация штука такая… Водка – лучшая против нее защита. И лучше всего в прямой пропорциональности – чем больше уровень радиации, тем больше водки. Поглощенную дозу в чем измеряют? В радах. Рад – это количество радости на один грамм. Улавливаешь?

– Веселый ты человек, Яков Михалыч, – перешел я на «ты».

– Положение обязывает. Мне девятнадцать лет было, когда Чернобыль взбрыкнулся. Я в химполку служил, нас туда и бросили. Знал бы ты, сколько я тогда радиации съел – и в рентгенах, и в радах, и в бэрах! И ничего, выжил, потому что у нас канистра спирта была. А кто не пил, тех уже нет. Печально, но факт…

– Рентены, рады, бары?

– Тары-бары-растабары, – передразнил меня начхим. Но объяснение все же дал: – В рентгенах экспозиционную дозу измеряют, в радах и греях – поглощенную, в бэрах – эквивалентную… Не понял?

– Если честно, не совсем.

А если еще и точно, то совсем не понял.

– Экспозиционная доза – это все, что в воздухе вокруг тебя. Чем больше рентгеновское и гамма-излучение производят ионизацию воздуха… В общем, чем сильней фонит, тем больше рентгенов на тебя давит. Но давить мало, нужно, чтобы твой организм еще и прогнулся. Вот сколько ты съел, столько поглощенной дозы и получил. Каждый организм по-разному на эту дозу реагирует. Съел четыреста пятьдесят рад – и все, вечная тебе память. А черепаха и тысячу выдержит. А дрозофила на ста тысячах только и загнется… Эквивалентную дозу можно сравнить вот с этим делом, – Яков Михайлович щелкнул пальцами по горлышку бутылки. – Взять, например, пол-литра пива и пол-литра водки. Я поглотил пол-литра пива, ты – пол-литра водки, в обоих случаях поглощенная доза будет равна полулитру. Но как действует на человека пиво, а как действует водка – это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Ты выпил пол-литра водки и окосел, я выпил пол-литра пива, и ничего. У водки высокий коэффициент крепости, у пива пониже. Так и с радиацией. Излучение бывает разное: есть поток альфа-частиц, есть поток нейтронов, есть поток бета-частиц, есть электромагнитное и рентгеновское излучение, и каждое действует на человека по-разному, как пиво, вино и водка. У альфа-частиц коэффициент качества – двадцать, у нейтронов – десять, у всего остального по единице. Умножаем поглощенную дозу радиации на коэффициент качества и получаем эквивалентную дозу. Улавливаешь?

– Под альфа-частицы лучше не попадать, – сообразил я.

– Уловил, – поощрительно подмигнул мне начхим.

И как бы в награду наполнил стакан.

– Альфа-частицы очень опасны, – выпив, продолжил он. – Но их задерживает наша кожа, вернее, ее наружный слой. Но эти частицы могут попасть в организм через легкие и желудок, вот почему так опасна радиоактивная пыль, а этого дерьма на полигоне хватает. И гамма-излучение там есть, оно через кожу проникает, так что с ним лучше не шутить. Тут без дозиметра не обойтись. Ноль пять рентгена в час – такая местность уже считается зараженной, от нее лучше держаться подальше. А вообще я тебе скажу, что не так страшен черт, как его малюют. Радиоактивные осадки наиболее опасны в первые дни, а за два дня они теряют девяносто девять процентов своей мощности. А там на полигоне уже лет сорок открытых взрывов не было. И закрытые лет двадцать назад отменили. Из подземных штолен облака, да, вырывались, так сколько лет уже прошло! Что там у нас после ядерного взрыва остается? – Начхим сощурился, напрягая память. – Йод, номер уже не помню, цирконий – девяносто пятый, я в этом году сюда перевелся, что там еще: стронций, цезий, четырнадцатый углерод…. Так вот, период полураспада йода и циркония измеряется сутками, у стронция – двадцать лет, у цезия что-то около того. Улавливаешь мысль? Йода и циркония уже нет, стронций еще остался, цезий, но уже в полураспаде. Четырнадцатый углерод распадается за тысячелетия, но и фонит он совсем не так сильно, как другие… В Чернобыле ситуация похуже будет, там постоянные выбросы из саркофага, свежая, так сказать, радиация, да и топливная пыль постоянно сочится. А в Семипалатинске все в прошлом, там все уже на спад идет… Но ты меня не слушай, а то расслабишься еще. Не так там все просто на полигоне, и лучше туда не соваться. Опасно очень. Очень-очень. Особенно пыли бойся, ну и водичку зараженную не пей. Зараженные участки обходи стороной. Камни старайся не поднимать, нижняя часть у них фонит сильней, чем верхняя… Пыли бойся… На чем туда поедешь?

– Машина у меня.

– Если дорога пыльная, то близко к впереди идущей машине не подходи, чтобы пыль из-под колес тебя не накрывала. А чтобы своя пыль в салон не попадала, надо печку включать. Слышишь, печку, а не кондиционер. Тепло разницу в давлении создает и пыль в салон не пускает… И водки побольше, лучшего антидота пока не придумали. И страх убивает, и стронций выводит… Ты меня понимаешь?