Владимир Колычев - Я промазал, опер – нет

Дарья меня не тяготила, но утруждал разговор с ней. Не от души он исходил, поэтому, чтобы поддержать его, приходилось нести какую-то банальщину на тему жизни и смерти... Да, мне надоело убивать, но эту тему я хотел обсудить с самим собой, в капающей тишине больничной палаты, где образ смерти воспринимался особенно остро.

– Хорошо.

Она поднялась, чтобы уйти, но мне вдруг расхотелось оставаться без нее. Мне вдруг страшно стало оставаться в одиночестве. Больничная тоска давила на грудь – мне не хватало воздуха. Окно почему-то было зашторено, и недостаток света угнетающе давил на психику.

– Открой окно и занавески раздвинь, – скорее потребовал, чем попросил я. – Что-то нехорошо мне...

Я не просил Дарью остаться, но она сама догадалась, что мне требуется ее молчаливое присутствие. Она села, взяла меня за руку; в таком положении, в полной тишине мы провели время до тех пор, пока не появилась медсестра, чтобы сделать мне перевязку. Только тогда Дарья ушла.

А когда сестра ушла, ко мне пожаловала Олеся. Вот кому я был рад без всяких условий. И в ее улыбке, обращенной ко мне, я не увидел и тени сомнений. Ей нужен был я, и только я. Да иначе и быть не могло.

– Ты вчера обещал скоро быть, – весело сказала она, выкладывая на тумбочку апельсины из цветастого пакета. – Почему не сдержал своего обещания?

– Извини.

– Так уж и быть, прощаю... А меня в Москву забирают, – приуныла она. – Завтра утром повезут, под охраной... Я не хочу... Я очень устала...

– Я тебя понимаю.

– Не понимаешь. Ты мент, для вас главное – преступника посадить. А то, что человек страдать будет, вам все равно... Знаю, знаю, будешь говорить, что Хряпов человека убил, что киллеров нанял, что много жертв...

– Не буду. Я не хочу, чтобы ты ехала в Москву. Я не хочу, чтобы ты страдала.

Я представлял, в каких условиях будут содержать Олесю. В лучшем случае выделят служебную квартиру, выставят охрану, в худшем – закроют в камере следственного изолятора, где она будет в безопасности. А следствие по делу Хряпова будет продолжаться месяцы или годы. И все это время Олеся будет страдать от недостатка нормальных условий и мучиться переживаниями за свою жизнь: ведь за ней будет вестись охота. А высокопрофессиональные киллеры способны проникнуть даже сквозь тюремные стены...

– Тогда давай уедем куда-нибудь, – умоляюще посмотрела на меня девушка. – Можно в деревню, мне все равно...

– Уедем.

Я действительно не хотел, чтобы она уезжала в Москву. И, если честно, плевать я хотел на какого-то Сергея, которого убил Хряпов. Во всяком случае, наказание виновного не стоило того, чтобы Олеся мучилась. Я готов был бросить все и увезти свою девушку далеко-далеко. Я сам мог организовать ей персональную программу защиты свидетелей... Я очень хотел сделать ее счастливой.

– Ты серьезно? – просияла она.

– Абсолютно.

– И когда мы сможем уехать?

– Да хоть сегодня.

– Ну нет, – мотнула она головой.

– Давай попробуем?

– Не надо!

И все-таки я попробовал подняться с постели. Но Олеся удержала меня за плечи, заставила лечь на место.

– Не надо меня никуда увозить... То есть сейчас не надо... Я поеду в Москву, дам показания, а потом ты за мной приедешь, ладно?

– Обязательно. Максимум через неделю.

– Вот через неделю и приедешь, – улыбнулась она.

Но взгляд ее затуманило страхом, губы изогнулись плаксивой дугой.

– Если меня не убьют, – хлюпнув носом, добавила она.

– Некому убивать. – Я попытался ее утешить.

Но девушка лишь горько усмехнулась.

– Я знаю, ты вчера киллера убил... Но мне кажется, что это еще не все...

– Когда кажется, знаешь, что делать нужно?

– Я серьезно... Не хотела тебе говорить, но скажу. Вчера твою квартиру затопили...

– Ничего, бывает и хуже.

Жаль, конечно, что квартира пострадала, но я не очень расстроился. Главное, чтобы Олеся была жива.

– Могло быть и хуже... Ты сказал мне, чтобы я дверь не открывала. Я и не открыла. А в дверь сильно стучались, женщина какая-то кричала, что мы внизу заливаем... Вода через нас вниз стекала, соседи ругались... Но я дверь не открыла...

– Правильно.

– А если это не соседи были?

– А кто?

– Может, киллер. Может, он специально воду пустил, чтобы я из квартиры высунулась. Он... Или она...

– Почему она?

– Потому что сказка такая есть, мне мама в детстве читала. Петушок, петушок, золотой гребешок, выгляни в окошко, дам тебе горошка... Лиса, она, знаешь ли, женского рода...

– Вот видишь, сама себе сказку придумала.

– А если не сказка?

Я вдруг вспомнил, как вчера, выходя из своей квартиры, услышал звук закрывшейся двери. Я не поленился подняться на верхний этаж, посмотреть, что там произошло... Может, и правда что-то произошло?

Ведь устроился же вчерашний киллер жить в доме, где обосновался Чапа. И его подручный мог поселиться у кого-нибудь их моих соседей, снять комнату для житья. Может, и воду включил, чтобы затопить мою квартиру и вытянуть Олесю из дома... А мог и вовсе пробить брешь в стене, ворваться к ней и поставить кровавую точку в длинной череде убийств.

Мог быть у киллера подручный, мог... Но мог возникнуть еще и другой, независимый от основного вариант. Что, если параллельно одному наемнику в городе действовал другой... Вернее, действует. Если так, то моя девушка по-прежнему в опасности.

– Окно! – вспомнил вдруг я.

Страшная мысль всколыхнула меня, мозг рефлекторно послал сигнал мышцам, и я вскочил с кровати, чтобы своими руками зашторить окно.

– Ты что, с ума сошел? – вскочила на ноги Олеся.

Она попыталась меня остановить, схватив за плечи, но в этот момент послышался звук, с каким лопается стекло, и девушка, глядя на меня застывшим в недоумении взглядом, стала опускаться на пол.

Пуля попала ей в дырочку левого уха, а вышла через правое, вырвав его с куском черепной кости. Я заорал, осознав, что произошло, и вместе с Олесей опустился на пол. И зарыдал как ребенок, лишившийся вдруг матери...

Ветер шумно трепал кроны молодых березок, теребил пластиковые листья траурных венков, срывал с креплений черные ленты, волочил их по свежей глинистой и скользкой земле, страшным холмиком возвышающейся над новой могилой.

Олесю хоронили в подвенечном платье, как она сама об этом просила. Гроб заколочен, опущен вниз на два метра, засыпан землей, и провожающие почти уже все разошлись. Но я стоял неподвижно, как изваяние, тупо смотрел на место, где совсем недавно находилась Олеся с бумажным венчиком на лбу.

Она лежала в гробу как живая, и мне все казалось, что сейчас она встанет, звонко рассмеется, потешаясь над глупостью собравшихся людей, помашет мне рукой... Но нет, чуда не случилось, и она легла в землю, оставив после себя память и ощущение вины. Все-таки не смог я уберечь ее от опасности. Более того, это я сам, по моей просьбе расшторили проклятое больничное окно...