Владимир Колычев - Я промазал, опер – нет

Я снова выпил.

Спрашивается, зачем я должен рисковать своей жизнью, ради чего? Только за два года я раскрыл два громких дела федерального уровня. Кто-то за это звезду на погоны получил, мне же достались только пули, плюс к тому существенная доза радиации. Хотя нет, еще ярлык «неперспективный» пришили... Вот она – благодарность, столько радости от нее, что кулаки сжимаются, до хруста в костяшках...

Да, мне уже тридцать шесть. Но стар я только для успешной карьеры, а для жизни же вовсе нет. Я еще свежий, бодрый... Женщины, правда, меня уже не жалуют, но ведь я сам в этом виноват: загрустил, захандрил. Еще и раны давали о себе знать – и душевные, и телесные... Но ничего, я обязательно встряхнусь. На курорт съезжу, отдохну, сил наберусь. А потом уволюсь из органов к чертовой матери!..

Очередная стопка согрела душу и окончательно взбодрила мысли.

Да, уволюсь, продам квартиру в городе, вернусь в родную деревню, куплю там дом, пару-тройку гектаров земли, трактор, буду работать хоть и в поте лица, но в свое удовольствие. Личное хозяйство заведу – корову, свинушку, жену... Или жену в первую очередь?..

Да, сначала я заведу жену, а потом все остальное. Тем более есть у меня на примете одна девушка. Анька Митрохина, соседская девчонка, ядреная, кровь с молоком. Четыре года назад она откровенно со мной заигрывала, но тогда она еще совсем юной была, да и я всерьез ее не воспринимал. А потом она в город подалась; что-то не заладилось у нее там; этой зимой, говорят, домой вернулась. И я вслед за ней в родные края подамся. Оба новую жизнь начнем, под одной крышей. И она будет довольна, и мне, как говорится, не скучать...

А как же пенсия? Мне до малой выслуги всего два года осталось... Всего два года. Надо бы дослужить... Ну, а если невмоготу?.. Что делать, если я не хочу здесь оставаться?

Но ведь можно написать рапорт, путь меня переведут на должность участкового в родную сельскую местность. Неплохой, кстати, финал для бесперспективного капитана. Заодно и должность старшего оперуполномоченного освобожу. Старшего! Для кого-нибудь молодого и раннего. А то Хворостов, наверное, локти себе кусает, что я официально столь высокую должность занимаю...

Да, завтра же напишу рапорт – и пошли все к черту... Нет, к черту пусть все идут уже сегодня. А я пойду домой... Время, правда, только половина пятого. Ну и что мне сделают? Выговор объявят? Да пожалуйста!

Набросив легкую джинсовую куртку, чтобы скрыть «сбрую» с оружием в кобуре, я направился к двери. Сколько времени я разговаривал с бутылкой, и никто меня ни разу не потревожил. И это хорошо, что капитан Петрович никому не нужен. И еще лучше, если меня никто не остановит...

Но только я открыл дверь, как нос к носу столкнулся с капитаном Лопаткиным. Мне тридцать шесть лет, ему – двадцать семь, и я капитан, и он. Ну да ладно...

– Ты здесь? – обрадовался он. – А то я спрашиваю, а никто не знает, где ты...

Он обращался ко мне на «ты», как к равному. А ведь я пока еще числюсь «врио» начальника отдела. Пока... Но не Лопаткин в том виноват, а я сам. Что заслужил, то и получаю.

– И дальше что? – дыхнув на него перегаром, спросил я.

– Уф! Ты что, употребил?

Меня тошнило от американских улыбок, когда человек испытывает неприязнь, но при этом пытается изобразить нечто вроде радости. Или брови поднимет – дескать, ничего такого. Или указательный палец на тебя направит – ты хоть и негодник, но я все прощу... Пальцами в меня Лопаткин тыкать не стал, но глазами в сторону повел, закатил их. Мол, мажорный ты чувак, Петрович, весело с тобой, но лучше без тебя. И еще ладошкой перед носом у себя помахал. Не нравится ему запах...

– А ты что, вообще не пьешь?

– Ну, я время знаю.

– Молодец. За мной флажок для послушного мальчика... Чего тебе?

– Так это, ехать надо. Труп на Каланчевской улице. Из оперов никого, а ты вроде как начальник...

– Вроде, – удрученно хмыкнул я.

Лопаткин уже в курсе, что меня сместили с должности. А знает он, знает и свинья...

– А Кузема где?

Я подошел к двери, за которой находился кабинет оперуполномоченных. Старший лейтенант Кузема точно должен был быть на месте, отчет у него, пока не разберется с ним, домой не уйдет... Но закрыта дверь, тишина за ней. Нет Куземы. Ну да, начальника нет, не у кого спрашивать разрешения, чтобы уйти. Я нынче пустое место...

– Ну и хрен с тобой, Кузема! – охально стукнув ногой в дверь, махнул рукой я.

– Петрович, ты чего? – возмущенно прозвучал властный окрик.

Из глубин гулкого коридора к нам выходил начальник криминальной милиции, которому подчинялся уголовный розыск. Майор Мережик, тридцати двух лет от роду, «подполковника» вот-вот должны присвоить. Перспективный офицер. В отличие от некоторых...

– Ничего... Ничего и ничто, – скривил я губы. – Так, мимо проходил...

– А запах? – принюхавшись, спросил Мережик.

В отличие от Лопаткина он не улыбался на американский манер, но и брови гневно хмурить не стал, как это у него хорошо получалось.

– Новую должность обмывал, – огрызнулся я.

– Ну-ну... Там у нас убийство на Каланчевке, ехать надо. Как насчет проветриться?

«Для этого есть новый начальник отдела», – мысленно ответил я. Но вслух сказал:

– Не знаю. – И неопределенно пожал плечами.

– Дело серьезное, там удавкой, говорят, поработали, – сказал Лопаткин. – Машина к выезду готова, ехать надо...

– Вот видишь, Петрович, удавка, говорят.

Если удавка, то это кто-то из уголовников поработал. Вдруг выйду на след убийцы, вдруг нарвусь на нож или пулю. Оно мне нужно?.. Возражал я начальнику очень эмоционально, но все так же мысленно.

– Надо бы глянуть.

– Вот и я говорю, кого как не тебя посылать, – снисходительно усмехнулся Мережик. – Ты у нас самый опытный.

– Ага, и самый лысый, – недовольно буркнул я.

– Так оно и есть, – кивнул начальник.

Не знаю, понял он мою иронию или нет. Если понял, то в его словах была заключена издевка, и неважно, что я сам спровоцировал его... И голова у меня лысая, и сам я такой же, потому что простой как валенок. И все, кому не лень, этим пользуются. Еще и насмехаются в душе... А не пошли бы все в какое-нибудь созвездие...

Но пошел я сам. В микроавтобус оперативно-следственной группы, в подчинение к капитану Лопаткину. И за всю дорогу слова не обронил. Дулся как мышь на крупу, но молчал.

Женщина лежала на животе, уткнувшись лицом в подушку, руки раскинуты в стороны, ноги чуть согнуты в коленях. Одеяло отброшено в сторону, окоченелая плоть полностью обнажена, на шее очень четко просматривалась глубоко врезавшаяся в кожу трансгуляционная борозда. Трупные пятна на полных бедрах, крупных ягодицах, жирных боках, меж лопатками... Заметил я пятно и на пояснице, более темное, глубокое, с четким контуром. Возможно, это был кровоподтек от удара.