Ричард Паттерсон - Степень вины

— Какими судьбами? — спросил он.

— Работа, — ответила она, явно не желая вдаваться в подробности. — Интервью.

Если уж она и обязана давать какие-то объяснения, говорил ее тон, то делать это будет не в присутствии Карло. Мальчик переминался с ноги на ногу, как сват на первом, вялотекущем свидании жениха и невесты. Пэйджиту стало отчаянно жаль его.

— Не переживай. — Мария взяла Карло за руку. — Он всегда немел в моем присутствии. В двадцать девять лет единственное, на что решился, — пригласил меня к себе. И мне ничего не оставалось сделать, как принять его приглашение.

Карло улыбнулся. Он был по-прежнему смущен, но ее добродушное подшучивание принесло ему облегчение:

— Почему же ты согласилась?

— Когда я была маленькой, я хотела выйти замуж за кинозвезду Кевина Костнера. У твоего отца оказался такой, ну просто непередаваемый шарм!..

Пэйджит почувствовал к ней благодарность за то, что она старалась ободрить Карло, расстроенного и растерянного от этой неестественной встречи.

— Я не онемел. Просто занят обедом. У меня сейчас что-нибудь подгорит. — Он помедлил, стараясь поймать взгляд Карло. — Пообедаешь с нами?

— К сожалению, не могу, — полуулыбка давала понять, что она обижена его холодным тоном. — Иди готовь. Карло покажет мне дом.

Пэйджит заметил, что у нее теперь иной выговор. Прежний слишком явно выдавал ее итальянское происхождение — она была американкой лишь во втором поколении. Теперь этот след средиземноморской экспансивности — усиленное артикулирование в некоторых словах — исчез, у нее была отрепетированная дикция драматической актрисы. Это телевизионное, подумал Пэйджит: однажды, переключая каналы, он случайно увидел Марию и замер, пораженный ее превращением из скромного правоведа в даму высшего света. Резким движением он выключил телевизор, но спустя некоторое время поймал себя на том, что неподвижно смотрит на пустой экран.

— Лишь ради комнаты Карло, — заметил он, — стоит сделать обход. После Чернобыля ничего подобного не было.

Мария снова улыбнулась:

— Я гостья Карло. Пусть выбирает сам, что показать.

С неуклюжей галантностью Карло повел ее на второй этаж.

Пэйджит пошел в кухню, мыслями блуждая в прошлом.

Так похоже на Вашингтон, сказала она. Вспоминала эстампы Вазарели, а Пэйджит вспомнил, как тогда она стояла перед ними, рассматривая, и была совершенно голая.

В тот уик-энд они последний раз занимались любовью.

Дело Ласко все еще не было завершено, и ему уже казалось, что оно и не будет завершено — он не выберется из тупика, убийство свидетеля останется безнаказанным, человека Ласко в их комиссии, контролирующего действия Пэйджита, никогда не удастся «вычислить». Окончательно запутавшийся, одинокий, раздраженный, подозревавший, что и Мария на стороне врагов, он намеревался провести уикэнд один. Мария пришла в тот раз неожиданно, как и сегодня.

И ему, и ей тогда еще не исполнилось тридцати, и Пэйджит думал о том, как уверены они были в своей непогрешимости и как губительны оказались их заблуждения. И вот теперь, когда он один в кухне, а где-то наверху ходит Мария с их сыном, он вдруг остро почувствовал, в каком ослеплении они жили тогда.

…С самого начала ощущалось: между ними есть нечто невысказанное. Играли в триктрак, пили вино, курили «дурь» [4] Наркотик (разг.). . О Ласко не вспоминали.

Разговор постепенно перешел на них самих.

— Что ты ищешь в женщине? — спросила она.

В голосе было лишь любопытство, и ничего более. Пэйджиту казалось, будто из его тела вынули скелет — самое время выпытывать, наркотики и неудача лишили его способности к сопротивлению.

— Я многого ищу в других. Любознательности. Нелюбви к легким решениям. Способности и в лучшие годы представлять себе, каково приходится старушкам и маленьким детям. Еще мне нужно, чтобы они были лучше того, что делают, лучше положения, которое занимают.

Мария улыбнулась неопределенной улыбкой:

— У тебя небольшие запросы.

— Совсем небольшие.

Они опустились на софу, ее голова покоилась на его правой руке, его голова — на ее левой, ноги оказались на подушках.

Звучала стереозапись. Пел «Звездный корабль».

Тело Пэйджита медленно цепенело. Комната утонула в сумраке, из тьмы выступали: катящийся на них шар Вазарели, два пустых бокала, игральная кость с последним выпавшим жребием на доске для игры в триктрак. Ее глаза.

Он почувствовал, что теряется в них. Откуда-то издали наплывало пение «Мираклей». Он не знал и не хотел знать, сколько времени длится их молчание.

Безмолвие нарушил ее голос:

— А знаешь, Крис, ведь ты очень счастливый. Никто и никогда тебе не был нужен.

Это прозвучало так, будто она говорила не ему, а кому-то другому. Он не нашелся что ответить, кроме:

— Я уже слышал это.

— Нет, я вот что хотела сказать. Половина девушек, которых я знала с детства, вышли замуж в восемнадцать. Иногда я ненавижу свое прошлое.

Но ее слова как будто повисли в воздухе. Пэйджит понял, что сейчас его мало занимают ее беды: и то, что она католичка, и что родители у нее бесчувственные и никогда не поддерживали ее, и что ее бывший муж требовал, чтобы она бросила юридический и рожала детей. Забыл он и то, как нелегко давался ей жизненный успех. Как гордилась она своей должностью помощницы председателя их комиссии. Амбиция эта была причиной их ссор с Пэйджитом, возникавших всякую ночь, когда они занимались любовью.

Сегодня он ничего этого не хотел знать.

— Не надо. — Он улыбнулся. — Ты стала хозяйкой своей судьбы. Как раз то, что мне нравится в женщине.

Она улыбнулась в ответ. И тогда Пэйджит потянулся к ней. Ее лучистые черные глаза смотрели на него. Руки поднялись, образуя грациозную арку, и повлекли его к себе.

Они медленно раздевали друг друга. Губы и пальцы то и дело останавливались в особо привлекательных местах. Весь мир для них надолго исчез — остались лишь прикосновения, находки, звуки, что не были словами. Дальше, дальше, от одного к другому — его рот на ее соске, рука нежно касается влагалища, ее бедра приподнялись, тело изогнулось, стремясь к нему. Тепло ее кожи, пышные ухоженные волосы. Время остановилось, ушла спешка, улетучились терзания гордости и все то, что имело значение при свете дня.

Сколько прошло времени, прежде чем он вонзился в нее? Час, больше, меньше… Каждый из них оценил бы это время по-разному. Именно это время.

Устремились вверх ее живот и бедра, как будто в исступлении желая поглотить его, охватив со всех сторон, прильнув всей кожей к его коже. Потом их движения обрели согласованную уверенность и ритм; наделяя друг друга нежной сладостью, они не произносили ни звука; вдруг движения стали быстрей, мощней, обретая характер почти отчаянный — наконец их рты отыскали друг друга, и тогда она задрожала, и легкий вскрик вырвался из ее горла навстречу его вскрику.