Лев Корнешов - Проводы на тот свет

— Так… Так… Еще… Ну же, еще! Разорви меня на половинки! Ой, не могу… Могу! Ой, я уже на вершинах! Алешенька!..

Алексей ринулся в неё безоглядно, растеряв здравый смысл, наконец, сообразив, как пошло рассуждать в такие минуты о том, о чем надо думать на холодную голову.

Ольга смежила веки и вся напряглась в ожидании чуда, которое обязательно должно было случиться. Почувствовав, что любимый ею человек приближается к дальним сладостным горизонтам, где голубые туманы и мерцающие розовые сполохи, приподнялась ему навстречу и, застонав, потребовала:

— Ну же… Ну!

…Они лежали молча, нежась под странными волнами, все ещё омывавшими их тела. Потом Ольга извлекла из-под подушки иконку Божией Матери, поцеловала её, стала шептать:

— Спасибо, Святая Женщина! Ты услышала мою молитву, помогла мне! Я чувствую, что мой муж оплодотворил меня! Спасибо!

— Олька, сумасшедшая! — воскликнул Алексей. — все смешалось в твоей красивой головке: астрология, Божья Матерь…

— Звезды не обманывают, а Божия Матерь не оставит меня своими заботами, — чуть вздрагивая, освобождаясь от возбуждения, убежденно проговорила Ольга.

Она благодарно поцеловала Алексея и легко поднялась с постели:

— Пойдем за стол. Теперь я буду хулиганить и соблазнять тебя для наслаждения, а не продления рода человеческого для…

Оказывается, она знала и такие шуточки.

Игорь Владимирович Благасов разбирал в своем кабинете деловые документы, подписывал счета, когда к нему зашел Марат Васильевич Волчихин, начальник службы безопасности «Харона».

— Есть странные новости, Игорь Владимирович.

— Излагайте, — коротко приказал Благасов.

— Первая. Ольга Ставрова, эта пичужка, проболталась Алевтине, что наняла бывшего «важняка» из прокуратуры, а ныне журналиста Кострова для расследования расстрела в «Вечности» её отца и Брагина.

— Нам это нужно? — безразличным тоном поинтересовался Благасов.

— Зачем? Костров — я навел справки у бывших коллег — цепкий и грамотный в сыске малый. Если за что-то ухватится — не станет скрывать, законтачит с теми следаками, которые официально, по долгу службы, занимаются этим делом. Пойдут допросы, расспросы — беспокойство…

Волчихин чуть приметно усмехнулся.

Благасов поднял трубку телефона, набрал номер:

— Алевтина? Это я. Узнала? И я рад тебя слышать. Твои проценты мы уже перечислили… Учитывая расходы на похороны да всякие поминки, я немного добавил от себя так сказать, подарок по случаю траура… Не стоит, все нормально…

Он недолго помолчал, выслушивая Алевтину, которая, очевидно, благодарила за деньги.

— Аля, у меня Волчихин… Это правда, что он рассказывает про Ольгу, эту дурочку? Правда?

Благасов ещё помолчал и потребовал:

— Познакомься с этим Костровым и отговори его от занятий розыском. Ведь это допросы, расспросы, — процитировал он Волчихина. — Тебе хочется, чтобы имя твое и твоего отца трепали менты, пусть и бывшие? Мне — нет. Не знаешь, как к нему подобраться? Ну, допустим, познакомить вас и я могу… Он точно захочет меня повидать, я единственный уцелел… А уговаривать будешь сама… Что значит не послушается? А ты сделай так, чтобы ему не захотелось тебя огорчать. Как, как… Все тебе требуется разжевать… Ну, ляг под него, дай ему — говорят мужик симпатичный, — он улыбнулся одними глазами Волчихину. — Нет, я ревновать не буду, когда для дела — мне не жаль…

Волчихина развеселили указания шефа Алевтине и он понимающе улыбался. Шеф горазд был на выдумки: с покойниками почтительный, с живыми бесцеремонный.

— Вторая новость? — спросил Благасов.

— Этот Костров уже побывал в «Вечности» и устроил официантам и мэтру форменный допрос.

— Вызнал что-нибудь стоящее?

— Да нет, они и не видели ничего. Твердят, как заведенные: вошли двое в камуфляже и капюшонах, отстрелялись, быстро ушли. Его интересовало, оставили ли они после себя какие-нибудь следы. «Нет, — отвечают, — гильзы милиция собрала, посуду перебили». Официант припомнил, что один из них приблизился к столу, сделал два контрольных в Ставрова и Брагина и, наглец, взял со стола наполненную водкой рюмку, вылил в себя и поставил обратно.

— Я из-под стола, где затаился, — припомнил Благасов, — видел ботинки на толстой подошве, но молчал, пошевелиться боялся. И кровь повсюду…

— Пуля у вас вошла в мякоть, в таких случаях сгоряча боль не чувствуется, но кровищи натекает много, — со знанием дела прокомментировал Волчихин. — Наш самозванный сыщик потоптался недолго и убрался оттуда.

— Какие ещё у тебя странные новости?

— Мои люди доложили: Ольга Ставрова вместе с каким-то мужиком была на кладбище, как говорится, посетила усопшего родителя. Судя по всему, была с этим журналистом Костровым. За нею присматривают и докладывают, что она у него ночует.

— Сучка! — со злостью произнес Благасов.

— Да бросьте вы! — благодушным тоном сказал Волчихин. — Ольга при живом папаше ничего себе не позволяла, застоялась телочка. А он — парень временно холостой, разведенный, жена от него ноги сделала.

— Точно?

— Куда уж точнее. Близкий друг увел супругу у господина журналиста.

— Так ему и надо! — злорадно сказал Благасов. — За что я тебя люблю, Марат Васильевич, так это за то, что ты не ждешь указаний, действуешь. Школу ты прошел исключительно интересную, товарищ полковник.

— Да уж, не чета нынешним, — не без удовольствия изрек Волчихин. — Название себе придумали: Фэ-Эс-Бэ… Одним словом: Фе!

Это не понравилось Благасову, не любил, когда при нем упражнялись в остроумии в адрес властей, и он резко сказал:

— Между прочим, вся ваша государственная безопасность дружно предала законного президента, которому присягала, клятву верности приносила. Забились в щели и выжидали. Клятвопреступники…

— Зачем же так, Игорь Владимирович? — обиделся Волчихин. Хотя в душе он не мог не признать, что была в словах бесцеремонного Благасова доля истины. Он и сам, в то время полковник КГБ, сидел в кабинетике на Лубянке, выжидал.

— Не будем о прошлом, погорячился я, — дал задний ход Благасов. Слишком многое было завязано на Марате Васильевиче Волчихине, чтобы раздражать его, конфликтовать. Марата Васильевича рекомендовал ему один из бывших высокопоставленных генералов КГБ, у которого тот бегал в подручных. Взял его и никогда не жалел об этом: полковник не за страх, а за совесть трудился на нового хозяина, тем более, что и вознаграждал тот, не скупясь. Волчихин ничуть не походил на кагэбешных полковников, какими их представляли обыватели. Был он на вид простоватым мужиком, в меру приветливым, улыбчивым, умело уклонялся от схожести с «железными чекистами». «Это все сказочки — про несгибаемых рыцарей партии и революции, — как-то разоткровенничался он после третьей рюмки. — Их придумали, чтобы народ пугать. У нас трудились вполне современные, интеллигенции люди. Правда, не очень умные». «Почему?» — полюбопытствовал Благасов. «Умные имеют склонность думать, — объяснил Волчихин. — А наша задача была — исполнять».