Марк Фишер - Психиатр

— Алло? — повторила Катрин, явно волнуясь, поскольку у нее возникла догадка, что это звонит ее бывший жених. — Роберт? Это ты? Это ведь ты, Роберт?

С влажными от навернувшихся слез глазами он положил трубку, упрекая себя за трусость. Но мог ли он поступить иначе? Не было ли чистым эгоизмом поддаться желанию поговорить с ней, тем самым дав надежду на примирение, в то время как никакое романтическое продолжение невозможно?

Как раз в тот момент, когда он положил трубку, в комнату вошли его сестры-близнецы.

Едва взглянув на телерепортаж, одна из двойняшек поспешила сказать:

— Ты вовремя от нее избавился, правда, Роберт?

— Какое счастье, что эта потаскушка не вошла в нашу семью! — добавила вторая.

— Заткнитесь! — ответил Роберт тоном, немало удивившим сестер.

— Не принимай все это так близко к сердцу! — сказала первая.

— Ты чересчур раним, братишка! Не наша вина в том, что тебе достался несчастливый билет!

У молодого человека не было времени на ответную реплику. Старый Эмиль уже доложил, что прибыла его невеста. Сестры приняли ее с почестями, достойными королевы, так как видели в ней союзницу, равную себе, к тому же та, куда менее блистательная, чем Катрин, не могла соперничать с ними. Так же как они, новая избранница испытывала презрение к тем, кому не посчастливилось родиться с золотой ложкой во рту.

Зазвонил телефон. Роберт сердцем ощутил, кто звонит. Он решил не испытывать судьбу и, к удивлению своих сестер, задававших ему вопросы, не стал снимать трубку.

— Ответьте, Эмиль, но меня ни для кого нет дома. Мы уже и так опаздываем на пикник. — И он направился поприветствовать подружку.

Он мысленно старался уверить себя, что она не так уж плоха. Довольно хорошенькая, она обладала некоторым магнетизмом, спортивного склада, с красивой осанкой, приобретенной за несколько лет занятий классическим танцем. Ее выражение лица, взгляд были несколько холодны, скованны, лишь иногда смягчаясь улыбкой, открывавшей идеально ровные зубы (что обошлось ей в несколько десятков тысяч долларов) и делавшей ее менее высокомерной. В аккуратно уложенных темных волосах было что-то традиционное и сдержанное, фантазии ей явно недоставало, ведь она не была актрисой, как Катрин, зато имела диплом об окончании экономического факультета с блестящей отметкой magna cum laude .

Заметив смущение Эмиля, Роберт понял, что интуиция его не подвела: звонила Катрин. Он не мог не подумать о том, насколько они были единым целым, до какой степени, даже в разлуке, они одинаково мыслили: их сердца были соединены невидимыми, но ощутимыми нитями. Она поняла, что это звонил он, и тут же перезвонила.

Несмотря на полученные формальные указания и деликатность ситуации — девушка, избранная родителями Роберта на смену Катрин, разговаривала с его сестрами, — слуга прикрыл трубку телефона рукой и, слегка приподняв бровь, вопросительно поглядел на Роберта, будет ли он разговаривать. Тот знаком ответил «нет».

— Мы уходим, Эмиль, приятного дня.

— И вам приятного дня. Надеюсь, пикник удастся на славу.

Следуя за сестрами и «нареченной», Роберт чувствовал, что сердце его разрывается, так как до него донеслись отчаянные возгласы Катрин, со своим обычным неистовством, умоляла Эмиля подозвать Роберта.

Старый слуга с сожалением повесил трубку. Ему бы так хотелось вступиться за девушку перед Робертом или объяснить Катрин, что ее любимый, замкнувшийся в молчании, возможно, все еще любит ее, что жизнь…

Но он просто не мог этого сделать.

На пути в палату Катрин Томас столкнулся с Тамплтоном, который после допроса пострадавшей возвращался несолоно хлебавши.

— Глядите-ка! Наш друг психиатр! — усмехнулся инспектор. — Как я рад вас видеть! Как раз собирался вам звонить.

Томаса все это вовсе не забавляло. Он молча взглянул на Тамплтона, испытывая огромное желание заехать ему кулаком в лицо.

— А вы, доктор, хитрый, очень хитрый. Хотели совершить идеальное преступление: заставили Катрин принять мнемониум и приняли его сами.

Томаса озадачило это сообщение. Значит, Катрин принимала мнемониум! Неужели это он дал ей лекарство? Хотя это мог сделать любой человек, работающий в клинике. К тому же, очевидно, клиника Гальярди не единственное учреждение, где прошла презентация препарата. Однако мнемониум еще не выпустили в продажу.

— Вы уже слышали показания доктора Купер, — парировал Гибсон, — и знаете, что у меня есть алиби, так почему бы вам не оставить меня в покое?

— Потому что я считаю, что ваше алиби — выдумка! Вы просто морочите мне голову, доктор. И что та молодая женщина тоже лжет, покрывая тем самым вас. Но ваш ход не слишком удачен. Мне только что звонили из лаборатории и сообщили, что отпечатки пальцев на бокале действительно принадлежат Джулии Купер, а также найденные на диване волосы. Но нет никаких доказательств, что она провела с вами всю ночь. И потом, хочу предупредить, что сейчас мы проверяем ее алиби. Если хоть кто-то из соседей видел, как она возвращалась к себе домой вчера вечером, все рухнет и вы попадете в нехороший переплет, доктор.

По телу Томаса пробежал холодок. Этот инспектор, похоже, обладал даром всеведения или, по крайней мере, незаурядной дедуктивной логикой.

— Вот как мне представляется ход событий, — продолжил инспектор. — Вы выпили по стаканчику с доктором Купер, затем занимались с ней любовью…

— Затем, — оборвал его Томас, — я, будучи сексуально озабоченным, пошел насиловать одну из моих пациенток, которая совсем недавно пыталась покончить с собой. Блестяще, инспектор, просто великолепно! Вы, случайно, не член Менса?

— Менса?

— Впрочем, забудьте, инспектор, это не важно.

В этот момент Эми, незадачливая поэтесса, заметила Томаса и, по-прежнему с плеером в ушах, подошла к нему. Она убрала наушники и, не обращая внимания на присутствие инспектора, протянула психиатру большой белый лист:

— Доктор, наконец-то я вас нашла! Я думала, что умру с тоски. Сегодня утром вас не было в кабинете, и я ничего не поняла. Я надеялась на встречу. Но, к счастью, с вами ничего не случилось. Я написала вам новые стихи. Прочтите — вот они. А то вы так и не прочли?

— Но у меня не было времени, Эми. Однако я обещаю прочесть. Я только прошу вас потерпеть.

— Но, доктор, поэзия, она ведь не может ждать!

Она вручила ему лист бумаги, испещренный стихотворными строчками, и, не прощаясь, продолжила свой путь.

— Кажется, вы пользуетесь большой популярностью у своих пациентов, доктор Гибсон! Откройте свой секрет.

— Эми Робер очень больна.

— Больна вами, доктор, вы это хотите сказать. Позвольте? — попросил он, протягивая руку к стихам.

Томас заколебался. Конечно, существует такое понятие, как профессиональная тайна, но он не хотел, чтобы инспектор подумал, что он скрывает любовную связь.