Виктор Мережко - Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров

— По себе судишь? — зло спросила Сонька.

— И по себе тоже. Ведь нагнуть могут любого. А уж тебя сам бог велел.

— Почему?

— Кличка у тебя звонкая.

Груня отвернулась от соседки и приготовилась ко сну.

Это было странное зрелище: более сотни безликих женщин в окружении дюжих охранников и собак на поводках безмолвно стояли над узкой речкой в ожидании чего-то. Но как только солнце вышло из-за сопки и стало светло, охранники дружно заорали, защелкали батогами.

— Всем в воду! Работать!

Женщины послушно, хоть и с содроганием от холодной воды начали входить в речку, таща за собой решета и лопаты.

— Живее! — кричали охранники. — День короткий! Живее!

Сонька принялась нагребать песок в решето, затем последовала промывка и определение на ощупь и на глаз крупиц золота. Самое интересное, что золото действительно попадалось часто и довольно крупных размеров.

Приемщицы, тоже из заключенных, принимали вымытое золото и передавали его вольнонаемным. Груня никуда от Соньки не отходила, все время была рядом. Это раздражало Соньку, она старалась отойти от нее подальше, но товарка через момент снова оказывалась рядом.

Груня выбрала момент, прошептала воровке:

— Давай притырим золотишка.

Та посмотрела на нее, как на сумасшедшую.

— Пошла ты… Мне еще жить охота.

— Жить? — засмеялась Груня. — Разве это жизнь? А на золотишко хоть жрачки прикупим. Да и мужичка какого-нибудь на ночь сманить можно. Они ведь бродят по поселку совсем неприкаянные.

— Пошла, сказала.

Женщины обедали, расположившись прямо на стылой земле. Из походной солдатской кухни в их миски черпали перловую кашу, отрезали по крохотному ломтику хлеба и наливали в алюминиевые кружки чай, больше похожий на черный мазут.

Арестантки ели молча, не обращая друг на друга внимания, и лишь стук ложек о железные миски разносился над урочищем.

Груня опять обедала рядом с Сонькой. Неожиданно она нагнулась к воровке, прошептала:

— Гляди, чего у меня, — и показала маленький кусочек золота.

— Отойди! — почти не разжимая губ, выдавила Сонька.

— Сдрейфила, что ли? — рассмеялась Груня.

— Отойди.

Охранник заметил их перешептывание, решительно направился к ним.

— Господи, сейчас убьет, — белыми губами произнесла Груня и незаметно сунула золото в карман Сонькиной телогрейки.

— Чего у тебя? — склонился над Груней охранник.

— Ничего… У меня ничего.

Мужчина быстро пошарил по ее карманам, повернулся к Соньке:

— У тебя?

— Не знаю… Ничего нет, — с некоторой запинкой ответила та.

Охранник полез в один ее карман, во второй, обнаружил там кусочек золота. Поднес его к лицу, желая убедиться, что это и вправду золото.

— Ничего нет, говоришь? — И вдруг с силой ударил Соньку сапогом в лицо.

Она упала, свернулась калачиком. Охранник снова ударил ее, на этот раз в живот, и бил до тех пор, пока к нему не подошел старший и не оттащил в сторонку. Груня с ужасом смотрела на избитую товарку.

В бараке стояла тяжелая, напряженная тишина. Сонька с кровоподтеками на лице молча лежала на постели, не мигая глядела в потолок. Груня пыталась оправдаться перед нею:

— Сонь, не специально, клянусь. Само собой так вышло… Прости, Сонь.

Воровка не отвечала.

— Сонь, ну хочешь, я сама скажу начальнику, что это я своровала золото?

— Так чего, так прямо и пойдешь к нему? — усмехнулась Сонька.

— Пойду. Тебя ж он вызывал, и меня вызовет.

— Заткнись, дешевка! — выкрикнула одна из арестанток. — Рано вставать!

Все спали, когда одна из арестанток поднялась с постели, с кошачьей прытью бросилась к лежащей Груне, накрыла ее одеялом. В этот момент другие женщины также вскочили со своих лежанок и окружили Груню. Это была «темная». Они били женщину всем, чем было можно, — руками, ногами, палками, поленьями, посудой.

Груня не пыталась бежать, она лишь закрывала голову руками и сдавленно стонала.

Час спустя прапорщик Солодов мерил шагами кабинет из угла в угол, молчал, поглядывая на воровку. На этот раз табуретку заключенной он не предложил, она стояла у двери, готовясь к самому худшему.

— Как же так получается, госпожа Блювштейн, я с вами по-человечески, а вы со мной по-скотски.

Сонька молчала. Солодов подошел к ней, подцепил двумя пальцами ее за подбородок.

— Когда начальство спрашивает, надо отвечать.

— Сказывается старая привычка, — усмехнулась она. — Страсть ко всему, что блестит.

Прапорщик отпустил ее подбородок, стал снова ходить по комнате.

— Кто заказал самосуд над заключенной Гудзенко?

— Без понятия. Я спала.

— И не слышала, как избивали соседку?

— Меня саму избили.

Солодов снова подошел к воровке.

— Кто своровал золото?

Женщина помолчала, тихо ответила:

— Тот, кого избил надзиратель.

— Гудзенко?

— Золото своровала я.

Начальник поднял указательный палец, направил его прямо в лицо воровки.

— Значит, так. Будешь мне каждый день докладывать все о товарках.

— Не буду.

— Будешь.

— Не буду.

— Будешь! — Солодов стал хлестать ладонью Соньку по лицу, повторяя: — Будешь, сука… Будешь делать все, что я прикажу!

Сонька вытерла кровь на губах, усмехнулась:

— Жаль, что в этот раз вы, господин начальник, не предложили даме стул.

Прапорщик вернулся к столу, готовясь к какому-то сюрпризу, поднял голову.

— Значит, твоя фамилия Блювштейн?

— Софья Блювштейн.

— Завтра тебя, Софья Блювштейн, отвезут. Кой-кого увидишь.

— Господина, который интересуется мною?

— Про этого пока не знаю. А вот собственного мужа увидишь точно.

— Мужа? Он в тюрьме?

— В тюрьме таких уже не содержат. В соседнем — поселке. Он там вроде вольного поселенца.

Николай вновь конвоировал Соньку к бараку. Под ногами уже скрипел снег, было холодно и ветрено. Оба молчали до тех пор, пока начальственный барак не исчез за поворотом. Первым заговорил охранник.

— Я принес тюленьего жира. Через два дня синяки сойдут.

— Благодарю.

— Что тебе еще нужно?

— Пока ничего. Будет нужно, скажу.

Они дошли до арестантского барака, и Сонька скрылась за дверью.

На следующий день Соньку повезли в поселок вольных поселенцев в сопровождении двух охранников. Один сидел на вожжах, второй дремал рядом с воровкой.

Повозка, запряженная худенькой лошадкой, подпрыгивала на выбоинах и ямах, дремавший конвоир изредка во сне вскрикивал и просыпался. Воровка тоже подремывала, сонно наблюдая, как охранник лупцевал лошадь кнутом.

Этот поселок ничем не отличался от арестантского, в котором проживала Сонька. Те же деревянные бараки, те же люди, серые от одежды, погоды, жизни.