Виктор Мережко - Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров

— Вот, допустим, ты и есть самая настоящая Сонька Золотая Ручка, — продолжал лидировать старший конвоир. — А я не верю. Чем можешь доказать?

— Суд докажет.

— До суда надо еще доехать. Ау нас ведь тут свои законы. Не понравишься ты, допустим, Польке Бугаю…

— …или, наоборот, очень даже понравишься! — вставил второй конвоир под дружный хохот.

— Хоть то, хоть другое — все одинаково погано. И обнаружим мы тебя придушенной в уголочке клети.

— В клети четыре уголочка, каждому найдется место, — усмехнулась Сонька, поплотнее придвинулась к конвоиру и как бы невзначай облокотилась о его бок, поближе к ножу.

Старший конвоир налил полстакана водки, поставил перед воровкой.

— Пей, жизнь сразу станет веселее.

— Для меня она и без водки веселая. — Девушка подвела скованные руки к самому его карману, одной рукой аккуратно извлекла нож и переложила во вторую.

Мужчины выпили, и один из них, заметно опьянев, попросил:

— Если ты та самая Сонька, чухани-ка у нас чего-нибудь.

Она улыбнулась, показала скованные руки:

— Сними кандалы, покажу.

От дружного хохота конвоиров дрогнули стены.

— Умная, сучка! Без кандалов ты даже портки с нас снимешь!

Старший некоторое время внимательно изучал лицо девушки, одобрительно причмокнул губами:

— Хорошая. Если б не воровка, женился бы. Нерусская, что ли?

— Еврейка.

— Я так и понял. А чего ж, ежели еврейка, воровать стала? Ваш народ вроде не ворует. Надурить — запросто, а чтоб воровать — это только наши.

Лицо Соньки стало жестким:

— Знаешь, что такое черта оседлости?

— Ну.

— Никогда не жил там?

— А с какого хрена? Я ведь русский! Это вам, евреям, и прочей нечисти приближаться к нам не велено.

— Вот потому и стала воровать.

— Ты, Сонька, не засирай нам мозги, — вмешался тот конвоир, что привел ее. — Мы эти штуки знаем: поначалу разжалобишь, а там глядь — карман пустой. Все дотла, ширмачка, выгребла… — Он поднялся и скомандовал: — Марш на место!

Воровка опустила руки и послушно двинулась на выход.

Когда Сонька вошла в свою клеть, ее встретили дружным вопросительным молчанием. В глазах Кати светился восторг.

Воровка спокойно оглядела женщин, направилась к полке, на которой восседала Полина Бугай.

— Освободи место, — приказала она коротко и жестко.

У той округлились глаза.

— Чего вякнула, шваняйка? — Она поднялась, надвинулась на Соньку. — Отскочь, пока цела!

Сонька взяла двумя руками сворованный ножик и приставила его к отвисшему животу тетки.

— Прирежу.

Полина опустила глаза, увидела лезвие, напряглась.

— Умом рехнулась, что ли?

— Пошла на свое место!

— Я… на своем.

— К двери, шмоха! Там теперь твое место!

Тетка на неверных ногах покорно протолкалась на указанное место и тут же опустилась на пол. Сонька посмотрела на других авторитетных арестанток, занявших полки, и распорядилась:

— Ну-ка, слазьте тоже! К Польке все! Живо!

Женщины нехотя покинули належанные места.

В это время дверь с треском открылась, на пороге стоял конвоир.

— Сонька! — заорал он. — Ты, что ли, стерва, ножик у старшого сперла?

— Лови!

Она бросила ему добычу, он ловко поймал ее и с восторженным удивлением произнес:

— Ну, девки!.. Знатная товарка меж вас, бойтесь ее!

Когда дверь закрылась, Сонька позвала остальных арестанток:

— Занимайте места, барышни! Теперь мы тут главные!

Митрофановский зал Московского окружного суда, длинный, узкий и мрачный, был под завязку заполнен разношерстной публикой. Все хотели посмотреть, а главным образом послушать преступницу, имя которой день ото дня становилось все громче и популярнее в России.

В первых рядах сидели потерпевшие: банкир Догмаров, одураченный когда-то ювелир фон Мейль, владелец одесского ювелирного магазина Циммерман с сыном Мойшей, и, по иронии судьбы, рядом с ними расположился хозяин московского магазина драгоценностей на Петровке господин Хлебников. Поразительным образом в судебном зале оказался бургомистр германского городка Типлиц герр Вильгельм Вернер. Он держался настороженно и подчеркнуто независимо.

В самом конце первого ряда сидел Володя Кочубчик вместе со своим адвокатом. Адвокат все время что-то нашептывал Кочубчику, и тот методично кивал.

Во втором ряду расположилась напряженная от ожидания и незнакомой обстановки родная сестра Соньки Фейга. А рядом с нею затравленно озирался бывший муж воровки. Шелом Школьник, располневший, с сильно выпирающим брюшком. Фейга была вся в дорогих украшениях, словно явилась не в суд, а на важный прием.

Здесь же печально и отрешенно присутствовала Мирра Грильштейн, с которой Сонька бакланила лавку Циммермана. На Мирру заинтересованно оглядывался прыщеватый Мойша.

Кроме того, в зал набилось несметное количество газетных репортеров, фотографов с громоздкой дымной техникой и просто зевак. В этой нервозной катавасии сильно выделялся бледный и ненормально спокойный пан Тобольский, занявший крайнее место в последнем ряду.

Место для судей представляло собой небольшое возвышение, на котором покоился стол, покрытый зеленым сукном. Позади стола стояли три кресла с высокими резными спинками. Слева от судей висел киот со Спасителем, здесь же стоял аналой, а чуть в глубине — столик секретаря суда.

Скамья для подсудимой была длинная, до блеска отполированная некогда сидевшими на ней. Перед скамьей стояла деревянная решетка, отгораживающая подсудимую от публики.

Чуть ниже судейского помоста находились стулья для присяжных, а рядом — столы для адвокатов. На столе перед судьями, присяжными и адвокатами были разложены вещественные доказательства преступлений Соньки Золотой Ручки: золотые портсигары, кольца, броши, перстни, бриллиантовые ожерелья, позолоченные столовые приборы, футляры с драгоценными камнями, некогда похищенные воровкой.

Зал сдержанно гудел, с минуты на минуту ожидая появления председателя суда и его свиты, а главным образом — подсудимой.

Наконец с нарочитым самолюбованием вышли адвокаты, затем спешно протопали присяжные, величественно возник судебный пристав, и зал затих. Пристав громко объявил:

— Суд идет!

Все встали, на свое место вышли судьи: толстенный председательствующий с густыми бакенбардами и два члена суда. В полнейшей тишине председательствующий просмотрел бумаги на столе, о чем-то спросил судей, внимательно посмотрел в зал и жестом показал в сторону двери:

— Введите подсудимую!

Дверь за решеткой открылась: в зал вначале вошли два жандарма с оголенными саблями, а следом за ними сама Сонька. Она за это время ощутимо похудела, хотя была по-прежнему изящна, едва ли не кокетлива. На ней был серый арестантский халат, прекрасно скроенный, видимо ее собственными руками. Из-под рукавов халата виднелась ткань черной шелковой кофточки, из-под которой, в свою очередь, выглядывали манжеты безукоризненной белизны, отороченные тонкими кружевами. Голова воровки была украшена белым, также обшитым кружевами платком, кокетливо заколотым у подбородка.