Елена Муравьева - Азбука мести

— Кому интересна старая, поросшая мхом история!

— И все же.

— Я буду нем как рыба.

— До сих пор ты знал только парадную биографию своего деда. Между тем существует изнанка!

…В двадцать пять лет подающий большие надежды молодой хирург Виктор Осин женился первый раз. Спустя год его ассистентка и любовница совратила молодую жену и перебралась к Осиным. Жизнь па-де-труа привела к тому, что через пять лет Виктор Викторович развелся и женился на ассистентке — она была беременна. Брак продлился четыре года. Затем Осин, уже профессор, женился в третий раз. Супруги № 1,2 тоже устроили судьбы, но при этом регулярно навещали Виктора Викторовича. Четвертый брак не изменил положения. Профессор и его «гарем» — жены № 1,2,3,4 отлично проводили время в пятером. Идиллию несколько нарушила жена № 5. Большая любительница оргий, она предложила включить в компанию еще одного мужчину, за что и была заменена шестой супругой. С которой Осин тоже развелся, когда забеременела одна из его студенток. Однако новый брак не состоялся. Родители уговорили девушку сделать аборт. С 1925 года Осин холостяковал, что ни как ни сказывалось на качестве его интимной жизни. Бывшие жены, новые любовницы — он редко ночевал один. Лишь за пару лет до знакомства с Верой профессор успокоился. Как ни как возраст, дело к семидесяти…

— Теперь я еще больше горжусь дедом, — восхищенно крякнул Виктор. — Титан. С шестью бабами одновременно! Я даже не пробовал!

— Оставь свои пошлости, — одернула внука Вера Васильевна. — При всем моем уважении к профессору, он был банальный эротоман и баб подбирал себе под стать, настоящих извращенок. Неудивительно, что Вера не могла с ними ужиться под одной крышей.

— Кстати, а почему бывшие жены деда жили с ним в одном доме?

— Потому, что у Виктора Викторовича были деньги, связи, а у них после революции не осталось ничего. Потому что в Отрадном, за спиной известного хирурга можно было спрятаться от сомнительных прелестей советской действительности. Что старые курицы и сделали. Я их за это не виню. Времена были лихие, не каждому по плечу. А вот за то, что эти суки вытворяли с Верой, я их никогда не прощу!

…Седьмая жена — молоденькая комсомолочка Вера априори не могла вписаться в «гарем». Она была чужеродным элементом и постоянно попадала впросак. Она недоумевала, почему Осин живет в одном доме с шестью бывшими женами и содержит всех. Не понимала прелести группового секса. Не поддерживала разговор на любимую всеми тему эротики. Она была в ужасе от того, что ночные победы и поражения Осина были предметом постоянного обсуждения, а ее соьственные ощущения — поводом для бесконечных насмешек!

Через несколько дней после свадьбы Виктор Викторович за завтраком оповестил экс-супружниц:

— Верочка, не умеет расслабляться. Я подозреваю, она даже не получает удовольствия. Может быть и не испытывает желание. Представляеете, она — фригидная.

Значения последнего слова Вера не знала, но все равно могла бы возразить. У нее были желания! Ей хотелось стиснуть худую профессорскую шею, увидеть, как закатываются похотливые выцветшие глазки, вываливается язык. Ей очень хотелось убить профессора. А потом его бывших жен. Их смерть точно доставила бы ей удовольствие…

— В Вериной трагедии есть и доля моей вины. Я в силу молодости не понимала, что происходит и твердила как заведенная: «Тебе повезло. Он богатый. Умрет тебе все останется. Терпи.»

— Ты всегда была циничной особой, — поддел Веру Васильевну Осин.

— Я всегда была прагматичной особой, — возразила старуха. — Но существуют вещи разуму неподвластные.

…Тело Веры отвергало старика. Она лежала ночами, сжавшись от ужаса, стараясь не чувствовать прикосновения слюнявых губ, влажного настойчивого языка, холодных пальцев, тошнотворного запаха; не слышать сиплого со всхлипом дыхания. Она ненавидела себя, мужа, секс, каждую секунду, которую провела с профессором она ненавидела все и вся.

— Зачем же она терпела? — Виктор решительно рубанул ладонью воздух. — Если Вере было так плохо, почему она не развелась, не вернулась в общежитие, наконец? Ее никто силком не держал в Отрадном!

— Конечно, — согласилась Вера Васильевна. — Потом я ей тысячу раз это говорила. Но Верочка сначала не могла решиться. А потом стало поздно. Она будто помешалась.

…С того момента, как Вера обнаружила на простынях алое кровяное пятно и до конца мая 1941 года, то есть почти два года, Вера была почти не в себе. Воля, характер, ум постепенно погрузились во мглу апатии, безразличия, безучастия. До проклятого зачета по оперативной хирургии Вера была веселой озорной болтушкой. После мая 41-го стала шальной и неуправляемой стервой. Между датами простерлась тьма…

— Она просто растерялась.

— Она сходила с ума. И не спорь, я ведь врач… — Старуха промокнула глаза. Было видно, что вспоминать прошлое ей больно. — С той проклятой ночи, когда Осин лишил Верочку невинности, она с каждым днем приближалась к грани безумия. Если бы я не вызвала в Киев ее бывшего жениха Васю, то потеряла бы сестру.

— И все же, я думаю, ты преувеличиваешь.

— Думай, как хочешь. Но Верочка никогда не вспоминала два года, проведенные в семействе Осиных. Если я сильно настаивала, она бледнела и говорила одно слово: кошмар. Потому как она произносила это короткое слово, каким становилось ее лицо, было ясно: это худшее, что было в Вериной жизни. А она ведь прошла войну, поездила по стройкам.

О том, что Вера ненавидела не только мужа и его бывших жен, но и собственного ребенка, Вера Васильевна сказать не решилась. Но так было. Вера ненавидела сына люто и нестерпимо.

— Иди, Витюша…Что-то я расклелась…

Тихий шепот был категоричен.

— Но я хочу знать, что было дальше.

— Завтра, все завтра…

Обыватель! Круглов потихоньку подтрунивал над собой. Главным достоинством нынешней жизни была безмятежность: распланированный быт, спокойный уклад, новые милые привычки. Он просыпался утром, пил кофе, съедал пару бутербродов, убирал в квартире, делал покупки, готовил обед, часик-другой отдыхал, гулял, ужинал, смотрел телевизор, играл на компьютере. Задания Дмитрия много времени не отнимали. В основном Круглов был предоставлен самому себе.

Другого бы тяготило безделье и одиночество. Другой бы возжелал занятий и общения. Круглову нравился уют четырех стен, устраивала компания телевизора и компьютера.

Добровольное затворничество дарило душе долгожданный отдых. Он устал от мелькания лиц, постоянного присутствия рядом агрессии, страха, беды, безнадежности. От того, что рядом такие же гремыки, как он.

Круглов провел жизнь на людях. Вырос в детдоме. В пятнадцать лет перекочевал с приютской койки в ПТУ-ый интернат. В семнадцать перебрался в университетское общежитие. В двадцать три занял место в общаге молодых специалистов. В двадцать пять переступил порог тюрьмы. В тридцать пять сел во второй раз. В сорок три — в третий.