Питер Темпл - Расколотый берег

Он двинулся прямо на телевизионщиков. Женщина с лакированными волосами узнала его, сказала что-то звукооператору и остановилась у него на пути:

— Детектив Кэшин, несколько слов для прессы, пожалуйста.

Кэшин молча обогнул ее, задел плечом микрофон в меховом чехле; оператор буркнул:

— Полегче!

— Да пошли вы, — отозвался Кэшин.

В машине он включил на полную громкость диск Каллас и поехал по темным разбитым дорогам домой. «Чайник»… И из него выплывает тело… В огромный, кипящий, беспокойный «Пролом»…

Впервые он попал сюда, когда ему было лет шесть или семь, — Лестница Дангара считалась местной достопримечательностью, и все стремились ее увидеть. Он стоял далеко от края, но все равно было жутко: необъятный простор океана, серо-зеленые волны с шапками пены, каменная стена вся в выбоинах, трещинах, камнях и провалах, невероятная мощь стихии, бешеная сила, которая может поднять тебя, засосать, закрутить, и ты захлебнешься соленой ледяной водой, задохнешься, а могучая волна потянет тебя за собой, в утесы, и размажет об изрезанные скалы «Чайника», и будет трепать тебя там, пока твоя одежда не превратится в лоскутья, а сам ты — в отбивную.

Расколотый берег — так называлась эта часть побережья. Когда Кэшин был еще маленьким, ему казалось, что это произносится в одно слово — Расколотоберег. Потом он узнал, что так назвали это место моряки, когда увидели огромные куски известняковых плит, упавшие в море. Возможно, это случилось прямо у них на глазах. Возможно, они оказались неподалеку и видели, как громадные известняковые глыбы отвалились и обрушились в воду.

Но вот и дом, слава богу. Фары скользнули по сарайчику Ребба.

Кэшин поставил машину возле дома и не сразу вышел, потому что все тело терзала боль. Выключил фары. Двигаться не хотелось. Еще чуть-чуть — и он забудется сном прямо здесь. Немного соснет…

Кто-то постучал. Он настороженно встрепенулся.

В окне торчали две собачьи головы и светил фонарик. Он опустил стекло.

— Ты чего? — спросил Ребб.

— Все нормально, просто устал.

— Брат как?

— Приходит в себя.

— Ну и ладно. Собак я покормил. Забор завтра доделаем.

Ребб ушел к себе. Кэшин с собаками вошел в дом и сразу же позвонил матери. Она засыпала его вопросами. Он коротко ответил, принял несколько таблеток кодеина, запил их пивом, налил большой стакан виски. Потом сел в кресло, отхлебнул из стакана и стал ждать, когда боль утихнет.

Дождался, выпил еще виски. Перед тем как лечь спать, он решил посмотреть местные новости.

Полиция не подтверждает версию о том, что тело, обнаруженное в море неподалеку от печально известного «Чайника», уже давно облюбованного местными самоубийцами, принадлежит восемнадцатилетнему Донни Култеру, которого обвиняли в попытке убийства местного жителя Чарльза Бургойна. Старший сержант детектив Джо Кэшин отказался давать какие-либо комментарии после того, как тело было извлечено из воды.

Он увидел самого себя — на пирсе, глаза сощурены, плечи развернуты, мокрые волосы прилипли к мрачному лицу. Рядом стоял Хопгуд. В его внешности было что-то от священника — на лице красовалась маска искренней печали, приличествующей случаю. «Труп — это всегда плохо, — произнес Хопгуд. — Других комментариев пока нет».

Репортер произнес: «Сегодня вечером мать Донни Култера, Лоррейн Култер, сделала заявление относительно обращения полиции с ее сыном, который пропал в прошлую среду».

Мать Донни стояла на фоне коричневого кирпичного дома с голой лужайкой и бетонной дорожкой к автостоянке.

«За ним охотились. С самого суда охотились. Приезжали каждую ночь, в окно Донни фарами светили, прямо вот здесь машину ставили. Он стал ложиться в кухне, не мог больше этого выносить. Мы все просто с ума сходили, у Донни и так хватало переживаний из-за мальчишек, которых полицейские убили, да и вообще из-за всего этого…»

Кэшин не стал ужинать, лег в постель и проспал до самого утра, когда его разбудили собаки. Он открыл глаза и увидел залитый солнцем холодный мир. На небе не было ни облачка.

Ребб вкопал угловые квадратные столбики в землю, укрепил их диагональными перекладинами, вставленными в стяжки. Столбы он разложил вдоль линии будущего забора, а в середине сделал еще одну стяжку.

— Берн помогал? — поинтересовался Кэшин.

— Нет. Забор как забор, чего тут помогать?

— Ну, для меня это целое дело. Дальше что?

— Столбы надо поставить и выровнять.

— Веревка нужна будет.

— Зачем? На глаз поставим.

— На чей, на мой?

— На любой.

Кэшин прищурился, посмотрел на угловой столбик, а Ребб начал устанавливать столбы в один ряд со стяжками. Он легко поднимал и опускал кувалду, как будто это был игрушечный молоток. Потом отметил на столбе высоту стяжки и дал Кэшину мелок, чтобы он поставил на других столбах нижние метки. Ребб шел рядом и вбивал столбики в землю на уровень этих меток. Он делал это с какой-то удивительной грацией, легко заносил руку над головой, размахивался безо всякого усилия, ударял точно по столбу и ни разу не промахнулся. Раздавался глухой звон, летел эхом по долине и, печальный, возвращался обратно.

Потом они протянули четыре ряда проволоки, начав с нижнего ряда, от середины, и действуя натяжным винтом — приспособлением устрашающего вида. Ребб показал Кэшину, каким узлом надо завязывать проволоку вокруг столбов.

— Как эта штука называется?

— Какая?

— Этот проволочный узел.

— А не все равно?

— Ну да, — заметил Кэшин, — названий нет, одно мычание и язык жестов.

Ребб долго, искоса смотрел на него.

— Стяжной узел, но только так его никто не зовет. Вот ты знаешь, как меня зовут?

Кэшин задумался. О таком они еще не говорили.

— Как тебя зовут? Ну конечно знаю, посмотрел. Это моя работа.

— И что нашел?

— Ничего пока. Следы ты хорошо замел.

Ребб рассмеялся, в первый раз за все время.

Они продолжили работу. Появились собаки, покрутились рядом, заскучали, отошли. Закончили они уже за полдень, не прерываясь на обед. Кэшин и Ребб поднялись на самый верх и взглянули оттуда на свою работу. Получилась совершенно ровная прямая, а ряды проволоки серебрились под низким солнцем.

— Отличный забор, — довольно сказал Кэшин.

Он гордился делом рук своих, что случалось с ним очень редко. Он устал, поясница разламывалась от боли, но он был доволен, по-настоящему доволен.

— Ну, забор, — спокойно подтвердил Ребб. — А это что, новая соседка?

Кэшин не сразу понял, что за женщина спускается по покрытому травой склону холма. Она была в джинсах, кожаной куртке, с распущенными волосами, несколько раз поскользнулась и чуть не упала на спину.

— Пойду-ка я, — сказал Ребб. — Доить пора.