Валерий Барабашов - Золотая паутина

Валентина прыснула, соскочила с постели — легкая, стройная, как девчонка; стала перед зеркалом, шевелила пальцами густые свои черные волосы, любовалась ими, дразнила Анатолия: гляди, мол, глупый ревнивец. Такая женщина тебе, олуху, досталась, а ты еще выкаблучиваешь чего-то. Нет бы, целовать с утра до ночи, хорошие слова говорить, так допрашивать взялся…

Но Валентина не стала все же расширять наметившуюся в их отношениях трещинку, просто сказала себе, что о прошлых ее связях с мужчинами Анатолию даже намекать не нужно, замучает себя и ее, а вести себя так, будто и она у него первая, и он у нее.

Грациозно и бесшумно ступая по пушистому ковру, Валентина пошла к серванту, где дожидались их разномастные бутылки с винами и коньяком, налила в большие голенастые рюмки армянского, вернулась к кровати.

— Ну-ка, прапоренок мой, кузнечик зеленый, повернись. Твоя женушка пришла, коньячку принесла. Коньячок славненький, а смычок сладенький. Поиграй на скрипочке, кузнечик!

Рябченко не выдержал, рассмеялся.

— Ты и мертвого поднимешь, Валентина.

— Подниму, надо будет… — она пригубила коньяк. — А ты легче живи, Толик, меньше думай, а то голова болеть станет. Это ты на службе там мозгу напрягай, а дома, с красивой женой… что-нибудь другое… Ха-ха-ха…

— Нам бы ребеночка, Валюш, — вдруг тоскливо сказал Анатолий. — Как бы хорошо. Три ведь года уже прожили.

Валентина помолчала, пососала конфету. Ну что ему скажешь? Про аборт от Криушина? Он вообще с ума сойдет. Что-нибудь про неизлечимую женскую болезнь?… Может быть.

— У тебя дочки есть, Толик, а я… я, видно, не сумею, прости. К врачам долго ходила, на курортах была… Но, может, не все еще потеряно, врачи сулят, дескать, лечись, на операцию соглашайся… Давай так поживем, Толик. Мы молодые, здоровые, жизнь — удовольствие, благо… Все, что здесь, — она повела рукой, — наше. А потом… может, я и разонравлюсь еще тебе, всякое в жизни бывает. По дочкам заскучаешь, к Таньке своей вернешься. Мало ли!

— Глупости! — рассердился Анатолий. — Дочки, конечно, мне не чужие, а к Татьяне я никогда не вернусь, запомни.

— Ну ладно, ладно, — успокаивала она его ласковым голосом. — Это я так… — Переменила тему: — На службе у тебя все в порядке? Чем вы там в части своей занимаетесь, вояки? Войны-то нет и не будет.

— И ты туда же, — он обиженно хмыкнул. — Не было б нас, так где б ты и была теперь.

— Да здесь бы и была, — сказала она спокойно. — Но, может, не с тобой, а с каким-нибудь бравым морским пехотинцем С-Ш-А, — она намеренно раздельно сказала это слово, видя, как Анатолий буквально закипает.

Он и в самом деле не выдержал, взвился.

— Замолчи! А то как дам!

— Ой-ой-ой! — притворно заскулила она, прикрыв голову руками. — Бил-колотил рогачем, не попал ни по чем!…

Валентина посерьезнела.

— Ладно, Толик, шутки шутками, а ты на службе веди себя с умом, не высовывайся. Приказали — выполни, вроде как и с охоткой, начальству это нравится. А не попросят — дак и не лезь, посиди. Деньгами не сори, не хвастай, люди памятливые и завистливые, припомнят при случае. В долг больше чем на бутылку не давай, сам проси Пусть думают, что мы с тобой еле концы с концами сводим. На меня можешь говорить, мол, транжирка, никогда денег в доме не бывает. Все, что ни принесу, — тратит, заначку в пистончик сунешь и ту найдет, зараза эдакая.

— Что, так и говорить? — изумился Анатолий.

— Так и говори, но стесняйся, меня не убудет. Можешь и похуже чего прибавить, только в меру, а то о тебе плохо думать будут, смеяться за спиной, понял?

— Угу.

— Вот тебе и «угу». Дело у нас с тобой серьезное, языком болтать — смерть себе кликать. Присказка такая есть. А потихоньку, полегоньку… долго и хорошо жить будем. Нам бы компаньона хорошего найти, чтоб покупателей поставлял. Семен не хочет этим делом заниматься, мое дело, говорит, лить произведения искусства, а рынок… Может, сам попробуешь, а, Толя? Среди военных своих.

— Что ты! — Рябченко даже испугался. — Командиру скажут, до военного прокурора или следователя… дойдет. Нет, это на толпе попробовать, поговорить. Переоделся в гражданское и…

— На толпе нельзя, там милиции полно, — возразила Валентина. — Ладно, подумаем. У меня в ювелирном знакомая одна есть, может, через нее… Это, Толик, самое ответственное дело — сбыть. Из части принести — раз плюнуть.

— Ну, не скажи, — он обиделся. — Тоже мозгой пошевелить надо. Хотя и говорят мои друзья: все, что создано народом, принадлежит прапорщику, а взять еще надо уметь.

— Как-как? — захохотала Валентина. — Все, что создано народом… Ха-ха-ха, — она запрокинула голову, долго смеялась. — Надо будет девкам на работе рассказать.

Так они в тот раз и решили: Валентина поговорит со своей знакомой в ювелирном магазине, а Анатолий, переодевшись, поищет покупателей в городе, прежде всего людей кавказской национальности. Надо было сбыть несколько «сигареток», Семен торопил.

Сейчас, за ужином, Валентина спросила Анатолия, есть ли какие новости, он ответил неохотно: мол, познакомился с двумя парнями на стадионе, на футбольном матче, показал им «сигарету». Парни заинтересовались, сказали, что вещь стоящая, нет ли еще? Назначили место встречи, просили штук пять-шесть.

Валентина поразмышляла, отрешенно глядя на работающий в зале цветной телевизор, сказала неопределенно:

— Пойти на встречу надо, а с собой ничего не бери. Людей проверить нужно, кто такие. А потом уж я сама… посмотрю. — После паузы снова спросила: — Ты хоть попытался узнать: кто они? как зовут? где работают? Может, ты с милиционерами толковал, из БХСС?

— Да ну! — Рябченко засмеялся. — Обычные парни, спортсмены. Одного Борисом зовут, бородатый такой, здоровый. Другой — блондинистый, лицо в прыщах… Они не навязывались, нет. «Сигарету» посмотрели, работу оценили. Сказали, что с собой денег нет, предложили встретиться в другой раз.

— Хорошо. Ладно. — Валентина передвинула тарелки. — А не в духе сегодня чего?

Анатолий не ответил. Не стал объяснять, что не нравится ему вся эта затея. Одно дело из части что-нибудь утащить, а сбывать золото, ходить по острию ножа…

Оперативные сводки из милиции поступали в Управление госбезопасности ежедневно, и подполковник Русанов выкраивал время для их просмотра. Жизнь внесла коррективы в деятельность начальника отдела контрразведки: чекисты, так же как и работники прокуратуры, УВД, много сил и времени отдавали теперь борьбе с организованной преступностью. Уровень преступности в стране стал высоким, общественность, всех честных людей это обстоятельство чрезвычайно тревожило, и где-то наверху было принято решение — объединить усилия. Чекисты располагали большими возможностями в оперативной и следственной работе, отлично подготовленными кадрами, опытом — словом, эти строчки казенного документа скоро стали для сотрудников Придонского управления и лично для него, Русанова, вполне конкретными реалиями.