Валерий Барабашов - Золотая паутина

Виктор Иванович взял жену за руки, стал успокаивать, говоря, что все это у Сергея пройдет. Даже если он п встречается со Светланой — все равно разберется, что к чему, время все расставит на свои места. Говорить с Сергеем, конечно, надо на эту тему, но есть тема поважнее — и он оглянулся на телевизор, работающий в комнате.

Зоя высвободила руки, сняла фартук. Сказала с сердцем:

— Ну вас! Делайте что хотите. Вас, мужиков, не переубедишь. Но чтоб ноги Светланы в моем доме не было. И это не жестокость моя говорит, Витя. Пойми правильно. Я хочу, чтобы единственный мой сын был счастлив. Вот и все. Давай собираться. Десять скоро.

…Они приехали на вокзал за полчаса до отхода поезда, поставили вещи в купе, посидели рядком. В купе было сумрачно, лампа под потолком едва тлела, лица Зоиных попутчиков различались с трудом. Попутчиками были две пожилые женщины и парень, сразу же забравшийся на верхнюю полку и включивший транзистор. Транслировали футбол, шум и гам далекого стадиона заполнил купе, и женщины дружно запротестовали, потребовали приглушить звук.

— Вагон-ресторан рядом, — сказал Русанов. — Завтра можешь сходить, поесть горячего — ехать почти сутки.

— Да? — оживилась Зоя. — Ой, а я и не обратила внимания. Это хорошо, я взяла только бутерброды да бутылку молока… Ну что, Витя, иди, а? Поздно уже. Сергея дождись, ладно? Может, проголодается, покорми его.

Русановы поднялись, вышли в тамбур. Виктор Иванович привлек к себе жену, поцеловал ее торопливо и несколько смущенно — стояла внизу проводница, смотрела на них, — а Зоя вдруг прильнула к нему всем телом, молодо и игриво заглянула в глаза:

— Не скучай, Витя, ладно? Мы с тобой сегодня и не попрощались как следует. Все некогда было…

— А как следует? — озорно спросил он.

— Ну… — Зоя смутилась. — Да ладно тебе!

— Ладно, Зоя, счастливо добраться. Приедешь — сразу же позвони. Мы с Сергеем будем ждать.

— Позвоню.

Она проводила его до порожек, помахала рукой.

Зашипел под вагонами воздух, лязгнули сцепы: машинист проверял тормоза.

Дюбель со Щеглом болтались на перроне уже около часу. Новороссийский поезд подали не на первый путь, а к третьей платформе, чему Генка с Игорьком искренне обрадовались. К этой платформе надо было идти подземным переходом, перрон освещался очень плохо, да и милиция там не бывает.

Словом, сразу же после объявления по радио о посадке они спокойно спустились в переход, выбрались потом наверх, прямо против вагона-ресторана нужного им поезда, и Генка, одетый во все темное, не привлекающее внимания, да еще в темных очках и кепочке из джинсовой ткани, велел Щеглу смотреть в оба, не пропустить «седую курву» с «бубликом» на голове.

Дюбель нервничал, курил сигарету за сигаретой, но нервозность его связана была лишь с тем, что он боялся как-нибудь пропустить судью Буканову, не опознать ее в толпе пассажиров. Если бы он точно знал вагон… Но ничего: или в восьмой, или в девятый (это по обе стороны от ресторана) она должна садиться. Другое дело, что та баба, которая объяснялась с ним по телефону, что-нибудь напутала…

— Смотри, Игорек, смотри! — терзал он злым взглядом напарника. — Ты за восьмым вагоном, я тут буду: скорее всего, она пойдет из подземного перехода.

Щеглу он также велел одеться неприметнее, кое-что потом они просто снимут, бросят. Так или иначе, но общаться с людьми Щеглу придется, заходить в вагон, спрашивать. Чем вся их операция кончится, еще не известно, меры предосторожности принять необходимо.

Судья Буканова появилась в сопровождении какой-то женщины. Генка увидел ее еще на ступенях подземного перехода — в светлом легком плаще, седую, с привычным «бубликом» на макушке. Он стремглав бросился к Щеглу, сказал ему негромко:

— Идет. Сейчас будет выходить из подземного перехода. В светлом плаще… Рядом еще какая-то баба. Иди прямо за ними в вагон, скажешь проводнице, если спросит, мол, провожающий, сестра уезжает. Портфель поставишь где я сказал, под сиденье. Давай, Игорек! Не дрейфь!

Щегол, ссутулив плечи, двинулся вслед за Букановой. Поняв, что садиться она будет в восьмой вагон, прибавил шагу, обогнал женщин и первым вошел в тамбур. Проводницы у подножек почему-то не было, значит, и объяснять никому об «отъезжающей сестре» не пришлось.

Он стоял в коридоре вагона, ждал, держа портфель с «адской машинкой» на весу. Не дай бог, толкнут как-нибудь ненароком — взлетишь к чертовой матери на воздух! Ай да Дюбель, отчаянная голова! Надо же такое придумать!

Игорек сначала отказывался, страшно стало, но Генка сказал, что это просто попугать судью, чтоб знала. Штука неопасная: ну, ахнет, ну подергаются пассажиры, посуетятся… Ты, мол, Игорек, не бери в голову, твое дело — сторона, ты ничего не знал. А деньги — вот они, три сотенных за такую плевую работенку.

Игорьку Щеглову было семнадцать, он только в этом году с грехом пополам кончил девять классов (два года сидел в седьмом) и дальнейшую свою жизнь видел в сплошных уголовных приключениях — уж Генка постарался все это преподнести ему в лучшем свете. Что касается нынешней операции, то Генка обманул его, показав на пустыре действие простой пороховой хлопушки, от которой был только громкий звук да дым. О том, что в портфеле лежало мощное взрывное устройство, он не догадывался.

…Буканова и сопровождающая ее молодая женщина вошли в вагон, протискались в свое купе (в коридоре было еще много неусевшегося народа), а Щегол протискался вслед за ними, наблюдал с бьющимся сердцем, ждал момента. Буканова располагалась внизу, на нижней полке, женщина, которая ее провожала, называла ее мамой и что-то негромко советовала, а судья со смехом отвечала ей: «Да ладно тебе, Инна. Доеду и так, подумаешь…» Потом они обе вышли, Буканова проводила дочь до тамбура да еще постояла в коридоре, давая последние напутствия, а Щегол вошел в купе, сунул портфель под сиденье и вышел. В купе никого больше не было, и никто его за этой «работой» не видел. Лишь Зоя Русанова обратила внимание (место ее было в соседнем купе) на парня, очень торопливо выскочившего из дверей. Но мало ли, почему спешат люди: может, не все вещи еще перенесли с перрона, может, кто дожидается там, у дверей вагона… Мало ли!

Потом объявили, что до отхода поезда остается пять минут, народу в коридоре вагона заметно поубавилось, но прибавилось света.

Скоро за окнами поплыли перронные огни, крыта вокзала с красными буквами «ПРИДОНСК», фигуры людей, машущих руками, шляпами, платками…

Во всех купе восьмого вагона играла бодрая, поднимающая настроение пассажиров, музыка.

Телефонный звонок раздался в половине третьего ночи. Он спал еще какое-то мгновение, надеясь, что этот звонок ему спится или кто-то спутал номер. Но звонили настойчиво, и Русанов быстро поднялся, шагнул в прихожую, прикрыв на ходу дверь комнаты Сергея.