Сергей Зверев - Жить и умереть свободным

Едва приблизившись к заброшенному зимовью, Миша сразу определил, что еще недавно тут были люди. Не исключалось, что и теперь в избушке на сваях кто-нибудь есть, да только долго не выходил наружу. На это указывал целый ряд косвенных признаков: протоптанная, но уже запорошенная вьюгой тропинка, вьющаяся к крыльцу, несколько задубевших на морозе окурков, старое жестяное ведро с ржавыми пятнами на снегу… Оставив Амура у крыльца, Каратаев передернул затвор карабина и осторожно толкнул дверь зимовья. Она оказалась незапертой.

Догадки охотника полностью подтвердились. Это давно заброшенное зимовье было обитаемым еще какие-то сутки назад. Об этом свидетельствовали и свежие грязевые потеки от обуви, и водочная бутылка с остатками спиртного на дне, и тяжелый запах, какой всегда бывает в непроветриваемом помещении. Рядом с самодельной буржуйкой лежали оттаявшие дрова, а сама печь, казалось, еще хранила недавнее тепло. Даже угольки в ее жерле еще были чуть-чуть теплыми.

Бомжи вряд ли бы стали забредать в такую дремучую глушь, чтобы просто переночевать. Ведь в Февральске было немало брошенного жилья, куда более безопасного и комфортного. Вряд ли бы в этом зимовье останавливались какие-нибудь другие охотники; они бы наверняка не нагадили в чужом жилище. Каратаев был почти что уверен, что в брошенном зимовье скрывались Астафьев и Малинин. Поискав глазами, он обнаружил дырявую рукавицу – видимо, ее забыл кто-то из беглых уголовников. Это была весьма ценная находка – ведь в случае чего Амур смог бы взять след.

Выйдя на крыльцо, Миша присел на корточки, изучая отпечатки двух пар сапог. Хотя они и были полузаметены вьюгой, но выглядели вполне отчетливо. Каратаев обладал отличной зрительной памятью и потому запомнил и рисунки подошв, и размеры, и даже мельчайшие стертости, которые и делали отпечатки ног индивидуальными. Так что единственным правильным выходом было просто идти по следам. Ведь никто не мог дать гарантии, что уркаганы вернутся на ночлег именно сюда.

– Амур, – негромко позвал охотник. – Пошли…

Бросив прощальный взгляд на заснеженную избушку, Каратаев с любимым псом двинулся в тайгу. Пока что судьба давала ему неплохой шанс для поисков – рукавицу и отчетливые следы на снегу. Оставалось лишь надеяться, что метель, нередкая тут и в марте, не занесет эти следы…

Хотя отдельная вертолетная эскадрилья, расквартированная на окраине Февральска, сама по себе и так считалась едва ли не «штрафной» воинской частью, в которую ссылали провинившихся авиаторов из всех ВВС Дальнего Востока, была в эскадрилье точка, куда отправляли худших из худших. Точкой этой считался запасной аэродром, расположенный километрах в восьми от поселка.

Вертолетная площадка находилась среди непроходимой тайги. Летом военных немилосердно донимал гнус, зимой в тайге трещали морозы да выли волки. Осенью и весной единственная проселочная дорога, которая вела к «точке» из Февральска, превращалась в сплошное грязевое месиво, так что и личный состав, и продукты, и даже авиационный керосин приходилось доставлять исключительно на транспортных «вертушках». Офицеры, отправленные сюда, буквально выли от безысходности: таежная глушь, жуткие бытовые условия, полное отсутствие цивилизации, а главное – отдаленность от магазинов.

Впрочем, обилие казенного спирта несколько скрашивало нечеловеческие условия службы на отдаленной «точке». Да и начальство заглядывало сюда нечасто…

А потому авиаторы, сосланные в эту глушь «для исправления», деградировали довольно быстро. Да и солдаты-срочники, откомандированные сюда за разные нарушения, были им под стать. На отдаленной «точке» царили чудовищная дедовщина, пьянство и наркомания. Зато никаких самоволок не наблюдалось: солдатам просто не было куда ходить.

Из боевых машин на вертолетной площадке наличествовало лишь три: новенький Ми-28, который и использовался для полетов, латаный-перелатаный Ми-8, который давно уже собирались списать, и допотопный Ми-2, который не летал уже несколько лет и который никак не могли разобрать на металлолом.

Тот памятный для многих вечер начался как обычно. В мехмастерской за ангаром наконец смолк металлический лязг. В небольшой казарме, расположенной слева от вертолетной площадки, наконец погасли огни. Разводящий сменил караулы. Двое офицеров, которым было предписано готовиться к ночным полетам, уселись изучать карту.

Караульный сержант стоял под специальным «грибком», равнодушно наблюдая, как к Ми-28 с низким урчанием подходит топливозаправщик. Осмотревшись и не обнаружив поблизости офицеров, сержант прислонился спиной к столбику и закурил.

До смены караула оставалось целых пять с половиной часов. Сержант, поеживаясь от морозца, курил, озираясь по сторонам. Вскоре топливозаправщик, газанув едким выхлопом, отъехал за цистерну с авиационным керосином. Это означало, что Ми-28 поднимется в ночное небо в самое ближайшее время. Докурив, караульный бросил сигарету в снег, тщательно притоптал ее сапогом и в который уже раз окинул взором ненавистную «точку». Огромные сугробы перечеркивались темными траншеями дорожек. Темные столбы с горизонтальными линиями колючей проволоки наводили уныние. Над КПП тускло светил одинокий прожектор, и его желтый свет обливал одноэтажный барак с облупившейся розовой штукатуркой, архитектура которого отдавала гарнизонной тоской пятидесятых годов.

Мертвенно-бледная луна светила из-за заснеженных деревьев. Где-то далеко, в самой глубине тайги, глухо и протяжно завыл волк, и на этот вой сразу же отозвалось еще несколько. С вершины лиственницы порхнула какая-то темная птица, и огромная снеговая шапка с шелестом свалилась в сугроб. В какой-то момент караульному показалось, что за дощатым туалетом-«скворешней» тоненько звякнула колючая проволока и две тени неслышно скользнули на территорию вертолетной площадки. Сержант хотел было крикнуть: «Стой, кто идет!», однако в последний момент решил-таки не подымать шухер. Ведь никаких людей в радиусе восьми километров тут и быть не могло; разве что дикие звери. А уж они вряд ли полезут на колючую проволоку.

Вскоре со стороны барака послышался хруст снега под подошвами. Лениво взглянув впереди себя, караульный с трудом сфокусировал в полутьме зрение и различил знакомую фигуру. Это был старлей, несколько дней назад сосланный на «точку» из Февральска за пьянство и моральное разложение. Вроде бы именно этот старлей и должен был сегодня лететь на Ми-28 в ночной полет штурманом. На авиаторе уже были летный комбез и летный шлем. Старлей направлялся в деревянный туалет, крыша которого возвышалась за высоким сугробом.