Валерий Ефремов - Плёвое дельце на двести баксов

Но что-то не припоминает Владимир Евгеньевич, сам коренной москвич и знакомый со всеми местными москвичками, ни у кого из этих дам подобного головного убора.

Однако что же ему теперь делать? Мобильника у него с собой нет. Значит, надо срочно возвратиться домой и сообщить о находке в райцентр, в милицию?

Но не поставит ли он себя тем самым в довольно глупое положение? Ведь не факт, что произошел несчастный случай. Это же всего лишь дамская шляпка, и ничего более.

Почему вы решили, гражданин Дерябин, скажут ему в милиции, что мы должны ехать к черту на рога из-за какой-то утерянной кем-то шляпки? Ведь труп вы не видели? Сами говорите, что не можете себе представить, как некая городская женщина могла попасть прямо в центр трясины. А если имело место убийство, то почему душегубы шляпку на месте преступления оставили? Ведь это улика!

Вот что скажут ему в милиции, и будут правы.

Но вполне вероятно, что такие слова ему бы в районном отделении и не сказали, а наоборот, поблагодарили бы за проявленную гражданскую сознательность и бдительность, однако сама возможность стать объектом иронического отношения сильно смущала чуткую и в свое время непомерно уязвленную душу Владимира Евгеньевича.

Дело в том, что в уже ставшие почти легендарными времена развитого социализма доктор исторических наук Дерябин преподавал в университете такой исключительно важный предмет, как История КПСС. Вести столь серьезный курс абы кому, понятное дело, не доверят, и — что совершенно естественно — Владимир Евгеньевич пользовался в коллективе почетом и уважением и имел соответствующий материальный достаток, воплощенный в автомобиль «Волга» и дачный домик хотя и в отдаленной, зато живописной местности.

Но вот накатили проклятые девяностые. Предмет, который вел Владимир Евгеньевич, был аннулирован из университетской программы, а сам доктор наук Дерябин стал подвергаться всеобщим насмешкам и даже публичным издевательствам именно за свою многолетнюю профессиональную деятельность, ранее вызывавшую у тех же теперешних обструкционистов лишь священный трепет.

Но все-таки Владимира Евгеньевича из университета не поперли, а предложили вести курс современной истории России. В результате на своих лекциях он вынужден был вещать нечто совершенно противоположное тому, в чем ранее искренне убеждал студентов.

Естественно, насмешек и идиотских шуточек в его адрес только прибавилось, и в конце концов, не дождавшись заслуженной пенсии, Владимир Дерябин вынужден был покинуть стены университета.

Одно время он преподавал в частном колледже, но полученная в родном вузе тяжелая душевная травма так и не зажила, не давала ему спокойно жить и работать. И тогда Владимир Евгеньевич распрощался со столичной жизнью, продал московскую квартиру, уехал в свой дачный домик, перестроил его на манер деревенской избы для зимнего проживания и окончательно приобрел статус сельского жителя.

Впрочем, коров, свиней и прочей живности он не держал, на безбедную жизнь ему вполне хватало — неплохая пенсия плюс ежеквартальные проценты с двухмиллионного рублевого счета в Сбербанке: именно такова была стоимость проданной им московской квартиры.

Теперь у Владимира Евгеньевича появилось много свободного времени, которое он поначалу посвятил совершенно беспорядочному чтению — благо библиотеку из книг самой различной тематики доктор наук собрал изрядную, пока неожиданно для самого себя не увлекся лечением травами.

Со временем Дерябин в качестве знахаря завоевал даже серьезную популярность в округе, тем более что больница и поликлиника находились райцентре и были малодоступны для местных жителей и приезжих москвичей. Да и что в районных городишках за медицина — всем известно…

Между тем черная шляпка, подойти к которой Владимир Евгеньевич из-за более чем вероятного провала в бездну не мог, продолжала смущать его чуткую душу, вести спокойный сбор грибов он был уже не в состоянии, и в конце концов Дерябин повернул домой, в деревню Желдыбино, не придя к твердому, определенному решению — следует ли ему что-либо предпринять по поводу своей находки.

В избе Владимир Евгеньевич прежде всего заварил чаю на специально подобранных травах, дабы успокоиться и просветлить голову.

И результат не замедлил сказаться: он вспомнил — где и при каких обстоятельствах уже видел ранее шляпку, обнаруженную сегодня на болоте.

Ночью я долго не мог забыться, да и проснулся 9 августа ни свет ни заря. Впрочем, какой уж тут сон… В голове сами собой стали прокручиваться события вчерашнего вечера.

Получается, что я, бывший собровец, так сказать служитель закона, стал невольным убийцей. Ведь вполне очевидно, что в возвращенном мной чемоданчике находилось взрывное устройство. И, выходит, забыто оно было братками в «Шейхане» неслучайно. Но тогда какого хрена они не отказались от дипломата?

А с другой стороны, что им было делать? К примеру, бомба стоит на таймере и взрыв произойдет через минуту. Тут им некогда было вступать со мной в перепалку — проще взять кейс и разрядить взрывное устройство, покуда есть какое-то время. Тем более что операция из-за моего неуместного вмешательства все равно сорвалась. То-то водила так злобно уставился на меня при возвращении чемодана.

Ну а разрядить бомбу они попросту не успели… А может, не знали, как это делается, и растерялись. Они — не взрывники, им следовало лишь оставить чемоданчик в баре…

Правда, эти ребятки слишком громко себя в «Шейхане» вели, а такие дела делаются втихаря. Ведь любой из тех, кто остался бы в баре после взрыва в живых, припомнил бы шумливых братков…

А может, именно таким вот нестандартным способом они подозрение от себя отводили?

И все же более реален другой вариант — в курсе дела был только секретарь. Ему какая-то другая бригада поручила организовать взрыв в баре. Он для прикрытия этой операции заманил туда своего босса — причем тем самым подставляя его. Ведь секретарь что-то булькал Михал Борисычу про сказочный вкус местного бренди. Точно, все складывается.

Я попытался представить себе, что почувствовал секретарь, когда кейс с взрывчаткой оказался опять в машине. Парень, наверно, просто поплыл — ведь под нос ему сунули бомбу, которая с секунды на секунду взорвется. Вот он и не успел как-то отреагировать, выкрутиться из ситуации — слишком велик был шок, а времени не имелось вообще…

Можно, конечно, придумать и еще какие-то версии случившегося, более-менее вероятные, но дело все же не в них: главное, что под подозрением в убийстве неизбежно окажусь я, Игорь Брагин. И, попади я теперь в качестве подозреваемого в ментовку, отмазаться будет очень тяжело, а скорее всего, невозможно. Я сам работал в этой системе, и могу себе представить, как будут действовать опера и следователь.