Леопольд Тирманд - Злой

Внезапно она умолкла и уставилась на Олимпию маленькими глубоко посаженными голубыми глазками. Неотвязный взгляд этих глаз стал невыносимым, и вдруг Олимпия поняла всё: в них пылала дикая, болезненная зависть, безнадёжная ревность грызла сердце этой женщины.

— Понимаю, — сказала Олимпия; к ней вернулась её обычная самоуверенность. — Понимаю, — повторила она. — Вы пани Анеля? Пан Меринос рассказывал мне, как вы о нём заботитесь.

— Говорил? — опешила Анеля от неожиданной перемены в Олимпии, — только… Вы сами понимаете… То, что мы тут говорили, — только между нами, ладно?.. Заберите его! Возьмите его себе! Так будет лучше для него!

Олимпия удивлённо всматривалась в грубое, покрытое слоем грима и румян лицо. «Видно, когда-то была ничего, — великодушно подумала она, — грубовата, но привлекательна». Сняла трубку телефона, стоявшего на одной из полок, и набрала номер. В трубке послышался глубокий мужской голос: «Алло!»

— Филипп, — сказала Олимпия, — я только что получила твоё письмо. Охотно с тобой встречусь. Может, ты ко мне заскочишь?

— Хорошо, — спокойно ответил Меринос; комната заходила ходуном перед его глазами, — буду через десять минут!

Олимпия положила трубку.

— Пан Меринос сейчас будет здесь.

— Вот и хорошо, — равнодушным тоном сказала Анеля, — всё в порядке.

Повернулась и, пряча слёзы, выступившие в уголках глаз, вышла не простившись. Она вдруг поняла, что скоро перестанет быть для Филиппа Мериноса даже служанкой.

Филипп Меринос нёсся по ступенькам, как школьник. В эту минуту он ничего не помнил. Все его мысли были с Олимпией.

Через семь минут он уже входил в её магазин. Олимпия сидела на низеньком стульчике над раскрытым журналом и делала вид, что читает и рассматривает иллюстрации. Меринос закрыл за собой дверь. Олимпия подняла голову, и они с минуту внимательно, напряжённо, молча смотрели друг на друга. Встретились впервые за последние два месяца.

— Добрый день, — проговорила Олимпия, вставая. Подошла к входной двери и заперла её на ключ. — Поговорим наверху, ладно? — неуверенно улыбнулась она.

— Как хочешь, — безразлично сказал Меринос. Он был взволнован и сердился на самого себя.

Наверху Меринос сел в глубокое кожаное кресло и закурил сигарету. Олимпия присела на край дивана.

— Слушаю, — серьёзно промолвила она.

— Я хотел задать тебе два вопроса, — хрипловатым голосом сказал Меринос.

— Какой первый?

— Хочешь ли ты послезавтра выйти за меня замуж?

— А второй?

— Не могла бы ты одолжить мне до завтрашнего вечера пятьдесят тысяч злотых?

Олимпия захлопала глазами. Сердце её бурно забилось.

— А могу и я задать два вопроса? — тихо спросила она.

— Пожалуйста.

— Почему тебе захотелось, чтобы я вышла за тебя замуж после всего, что было?

— Потому что люблю тебя.

— А зачем тебе деньги?

— Потому что с их помощью я смогу получить завтра около миллиона злотых.

— Каким образом?

Меринос глубоко затянулся сигаретой.

— На это я отвечу только тогда, когда ты дашь мне ответ на первый мой вопрос, — проговорил он ещё тише, но настойчиво.

Олимпия закрыла лицо руками. Наконец подняла головку и окинула Мериноса самым сияющим из всех своих васильковых взглядов. В её глазах было согласие.

— Я буду твоей женой, — сказала она, — можешь мне ничего не говорить. Я обо всём догадываюсь.

Филипп Меринос поднялся с кресла и стал кружить по комнате, словно хмурый, исполненный звериной радости тигр. Неумолимой хищностью веяло от каждого его движения. Он подошёл к дивану и сел рядом с Олимпией.

— Олимпия, — отозвался он сдавленным голосом, — ты ни о чём не догадываешься. Но слушай… Я всегда мечтал, что ты станешь моей женой и будешь жить со мной в одной из роскошных вилл в Шрудборове или Констанцине, что наши дети будут детьми председателя Филиппа Мериноса, всеми уважаемого предпринимателя и гражданина. Но эти мечты не осуществятся. Послезавтра мы выезжаем за границу. Точнее говоря, бежим. Ты согласна на это?

Олимпия ничего не ответила. Сдерживая слёзы, она нервно кусала платочек.

— Эти деньги, — объяснил Меринос, — нужны мне сегодня, на один день или, возможно, даже на два часа. Я богатый человек, Олимпия, — внезапно он обернулся и схватил её за руки, — очень богатый человек! У меня огромный капитал в иностранной валюте и ценностях, который мы увезём с собой за границу. Эта мелкая сумма — пятьдесят тысяч злотых — нужна мне сейчас, сию же минуту, чтобы достать сто тысяч на отъезд. — Он понизил голос и доверительно зашептал: — У меня в Штецине есть надёжный человек, который нам всё устроит. Он занимает там высокую должность. В среду мы будем в Копенгагене. Пойми, эти гроши, пятьдесят тысяч, нужны мне только для того, чтобы не обращаться в банк. Я не хочу уже ничего разменивать, не хочу трогать ни валюту, ни ценности, понимаешь?

— Я прекрасно тебя понимаю, — едва заметно усмехнулась Олимпия. — Ты же знаешь, что я разбираюсь в таких вещах. И хотя не обо всём догадываюсь, но верю тебе. Я ничего не хочу знать, и ничего меня не касается, — добавила она неожиданно окрепшим голосом.

Олимпия решительно поднялась, подошла к небольшому столику и выдвинула нижний ящик. Слегка толкнула стенку ящика и открыла его двойное дно; внизу лежали аккуратно уложенные пачки пятидесятизлотовых банкнотов.

— Бери, сколько тебе нужно, — сказала она.

Меринос встал, медленно приблизился к Олимпии, которая стояла выпрямившись, и бережно взял за плечи. Он был выше её на голову. Несмотря на высокий рост и красивую осанку, она выглядела рядом с ним маленькой, хрупкой и даже какой-то беззащитной. Филипп наклонился и очень нежно поцеловал её в губы.

«Может быть, он действительно любит меня, — подумала Олимпия, вспоминая внезапный взрыв его ревности два месяца назад, — да, он любит меня. А к настоящей любви нельзя быть равнодушной. Слишком это ценная и дорогая вещь», — сказала она себе с профессиональной компетентностью. И словно отвеянная от зерна полова, промелькнуло перед её глазами лицо Витольда Гальского. Олимпия облегчённо вздохнула, покорно прижалась всем телом к Мериносу и крепко поцеловала его влажными мягкими губами.

— Между прочим, — сказал Меринос, слегка отстраняя её от себя, — ты и не догадываешься, что я вовсе не Филипп Меринос.

— Это не имеет значения, — прошептала Олимпия у самых его губ.

Меринос, тяжело вздохнув, поставил ногу на последнюю ступеньку лестницы в семиэтажном доме. «Эти лестницы — одно мучение», — подумал он. И впервые ощутил лёгкое удовлетворение, вспомнив, что уже в понедельник навсегда с ними расстанется.

Меринос не зашёл в кабинет, а направился в самый конец чистого побелённого коридора и стал в открытой двери ванной комнаты. На газовой плите грелся чайник, а рядом, на ящике, сидела Анеля без фартука, читала газету и курила. Она подняла глаза, посмотрела в его лицо и сразу обо всём догадалась.