Владимир Соколовский - Возвращение блудного сына

Ведется дознание.

Постукивая костылем, Бабин бродил по зданию, в одном из кабинетов которого помещалась камера народного следователя, и напевал негромко:

Голос у него был приятный, низкий, хоть и хриповатый от усердного пьянства. Иногда нищий подходил к двери, прислонял голову и слушал.

Там происходило опознание личности по фотографии. Понятыми приглашены были: свидетельница по находящемуся в производстве у Вени Карабатова делу о грабеже — девица несомненного поведения, и потерпевший по тому же делу — толстый старообразный парень, одутловатый и нечистый. Девица явно старалась охмурить Кашина: болтала кудряшками и что-то ворковала, пытаясь тронуть за руку, а когда он сердился и одергивал ее, часто дышала грудью и пучила глаза, изображая страсть.

Веня разложил на столе фотографии, заполнил начало протокола и, картинно взмахнув рукой, позвал первого опознающего. Спиридон Вохмин подошел и склонился над карточками…

Фотографию Малахова с семейством принес следователю Семен. Он очень добросовестно поработал накануне: пошел утром по выписанному из бумаги десятника адресу и занял наблюдательный пост за грудой бревен в маленьком переулке-тупичке.

Подозреваемый появился только после обеда, и вот тут-то Кашина и ждало новое грандиозное открытие: вместе с ним спустились с крыльца не только беспризорник Абдулка, но и — батюшки-светы! — Мария Лебедяева, бывшая Черкизова подруга! За ними, спокойно и незаметно, он проследовал в город и отпустил их только после фотографии.

Потрясая мандатом, он с грозным видом налетел на испуганного фотографа, заставил тут же проявить пластинку и отпечатать снимок. Только изъяв его и бережно спрятав на груди под пиджаком, успокоился и отправился выполнять вторую часть намеченной на день программы: покупать галоши сестре Надьке.

…Старик Вохмин бестолково тыкал пальцем в фотографии, все время переспрашивая:

— Это кто? А? А это? А? — в конце концов, кажется, сообразил, что от него требуют, вгляделся и развел руками: — Нет, никого не знаю. Годы — какая уж тут память!

— Не можете опознать среди предъявленных на фотографиях личностей человека, подобранного вами возле дома Филатенковой?

— Нет.

— А сидевшего в коридоре губрозыска двадцать седьмого июля сего года?

— Не могу, не могу! — тряс головой Вохмин. — До того ли мне было, посудите? Кого я там только не видал, разве всех упомнить… Сидел, кажется, какой-то молодец, после на улице ко мне приставал, убить грозился, но — нет, на личности плохая память.

— Следовательно, не помните? — напирал Веня.

— Нет, не помню, куда ж тут деваться!

Старика отпустили и пригласили Бабина.

Бродяга сразу ткнул в вырезанное из семейной фотографии и помещенное среди других карточек малаховское лицо.

— Как не узнать! Это не из-за него, случайно, вы всю мою душу вымотали?

— Еще неизвестно, кто кому, — буркнул Семен.

— Так-так-та-ак… — тянул Карабатов, заполняя протокол. — Теперь мы это дело оформим.

Тут Бабин заметил девицу, приосанился и бочком-бочком начал подбираться к ней. Кашин нетерпеливо ждал, когда следователь кончит возиться с бумагами, чтобы выпроводить их поскорей, — до того были неприятны.

Однако в коридоре раздались четкие шаги, и в кабинет заглянул Болдоев, вызванный Веней по телефону. Он тоже должен был участвовать в опознании. Нищему дали понять, что теперь он будет здесь лицом лишним, и, подписав протокол, Бабин с сожалением удалился. Вышел на улицу и встал против окна, подглядывая, когда освободится намечаемая им на сегодня подруга.

Болдоев недолго задержался в карабатовском кабинете.

Он тоже категорически опознал Малахова.

Войнарский вернулся на следующий вечер. Узнав о готовящейся облаве на «малине» у Муськи Сибирячки, затребовал список с составом опергруппы и, поразмыслив, вписал туда свою фамилию. Муська была обыкновенная халда и пьяница, скупщица краденого. То, что на ее квартире устраивают сходки городские карманные воры и форточники, не было тайной для губрозыска. Публика это была мелкая, и прикрывать Муськину «малину» пока не торопились: ворье моментально перебралось бы в другое место, и утратился бы оперативный контроль над ним.

Сегодня был особый случай. Еще в апреле, перебив конвой, бежали с этапа пятеро: убийца, два грабителя, хулиган и карманник. Случилось это далеко на востоке, и с той поры, пятная свой путь кровью, они пробирались сюда, в город, коренными жителями которого являлись и где были в свое время взяты неутомимым губрозыском. Вооруженные, они после побега стали вдвойне наглы и опасны. Хулигана и одного из грабителей застрелили в дороге, и теперь только трое озверевших в одиночестве людей, преступлениями добывая себе пищу, ночлег и одежду, рвались к дому, неизвестно на что рассчитывая. Их ждали здесь, и все-таки поступившие сегодня сведения о том, что эта тройка вот уже целую неделю живет в городе, прозвучали словно гром среди ясного неба. И уж совсем невероятной показалась информация, что все трое вечером появятся в доме Муськи Сибирячки, на воровской сходке. Дома осторожность, видимо, изменила им, коль скоро решились они выползти на люди.

И Войнарский не случайно сам возглавил группу: считал, что начальник должен время от времени принимать участие в рискованных операциях, укрепляя тем самым авторитет. В сегодняшней облаве была для него еще одна деталь: фон, на котором она должна происходить, — сама пропойца Муська и ее окружение, — настолько хорошо были известны оперативникам, что могли настроить их на легкомысленный лад, а это приводит иной раз к печальным последствиям.

Семен Кашин пытался было прорваться к начальнику губрозыска со своим докладом, но потерпел неудачу. Сначала держала стоявшая насмерть в дверях кабинета секретарша, и только удалось, оттеснив ее, упереться плечом в дверь, как она открылась, и Семен головой вперед полетел в кабинет. Юрий Павлович, уже одетый, поглядел на него.

— Ты куда, Сеня? — спросил он.

— Туда! — Кашин показал внутрь кабинета.

— А-а! — Начальник прошел мимо и вдруг остановился. — Разве ты не едешь с нами?

— Вы же меня никуда теперь не берете!

— Э-э! Что за обиды! Оружие в порядке? Через пять минут выезжаем, учти!

Поехали на большой, взятой в ОГПУ грузовой машине. Грузовик трясся и чадил, и Войнарский, сидящий в кузове среди оперативников, болезненно морщился, придерживая пенсне. Поменялся местами с кем-то из ребят и сел рядом с Семеном.

— Ты ходил в артель? В артель, я спрашиваю, ходил? — напряг он голос, пытаясь перекричать дребезжание машины.

Агент кивнул. Неожиданно для себя подмигнул начальнику и прижал к губам палец: