Вячеслав Жуков - Охота на президента

– К сожалению, вашему мужу врачи помочь уже не могут.

– А вдруг? Почему они уехали, так ничего и не сделав? Как же клятва Гиппократа? – размазывая по лицу слезы, спрашивала она, терзаясь от всего того, что произошло. Не думала, не предполагала, что такое может случиться с ее мужем. И теперь кроме огромного душевного потрясения испытывала еще и невыносимую боль, оставаясь наедине с горем. Все эти люди, которые сейчас здесь в доме, посторонние. Они не станут делить с ней ее горе. Они уйдут, а она останется и горе останется.

– Никаких вдруг, – строго заметил Федор. – Лучше скажите, когда это все произошло, вы, где были? – спросил майор.

Женщина покосилась на открытую дверь комнаты, откуда слышались голоса криминалиста Семина и двух его помощников. Их специфический разговор отвлекал ее, и, заметив это, Федор закрыл дверь кухни.

– Вы поймите, мы к вам пришли не ради праздного любопытства. Мы должны разобраться, что здесь произошло: самоубийство или убийство. И если это все же проявится как убийство, то получается, что ваше молчание только на руку убийце, – сказал Туманов и незаметно от женщины подмигнул Ваняшину. В ответ тот едва заметно кивнул и вышел, чтобы узнать по поводу случившегося мнение главного криминалиста. Возможно, у Семина уже что-то есть.

Женщина проводила страдающим взглядом Ваняшина, и когда он вышел, закрыв дверь, сказала горестно:

– Чем же я могу вам помочь? Меня не было в тот момент дома. Я ходила за молоком.

– Так рано? – не удержался от вопроса майор, вспомнив, что его Даша тоже ежедневно ходит в магазин за молоком, но не в такую рань.

– В половине восьмого к Универсаму каждое утро приезжает машина. Женщина, частница с бородатым мужиком, торгуют молоком. Понимаете… у Валерия астма. Врачи сказали, что ее излечение напрямую зависит от общего состояния здоровья. А как его поправить, когда муж по семь-восемь часов в день проводил у компьютера.

– И вы стали ему покупать молоко? – несколько иронично спросил Федор, не зная, как относиться к сказанному Людмилой Калугиной, как к блажи ее разлюбезного муженька, или как к поступку, достойному уважения. Так или иначе, но она, по-видимому, очень любила своего мужа. Вот только любовь не спасла ему жизнь. Пуля, выпущенная из револьвера тридцать восьмого калибра в голову, оборвала его жизнь. Если все же окажется, что это самоубийство, то не худо бы выяснить причину, побудившую Калугина решиться на такой поступок.

– Да. Стала, – сказала женщина, выжидающе глядя на беседовавшего с ней майора, каким будет следующий его вопрос.

А Федор был в раздумьях. Вопросов-то у него к супруге погибшего было много. Надо было узнать про оружие, как и откуда оно появилось в доме. И вообще, не мешало бы выяснить, возможно, за погибшим водились какие-то неблаговидные дела. И подумав об этом, Федор проговорил:

– Скажите, утром, когда вы уходили из дома, не заметили каких-либо странностей в поведении мужа? Может, он волновался? Знаете, человек решивший покончить с жизнью, перед смертью ведет себя совсем не так, как вел раньше. Некоторые не могут справиться с нервами. Эмоции так и прут из них. Кого-то тянет сделать напоследок окружающим что-то хорошее. Например, осчастливить деньгами, которые откладывались на черный день…

Что-то едва похожее на осуждающую улыбку появилось на бледных губах Людмилы Калугиной.

– Нет, Валерий никогда не был скрягой. Когда мы поженились, ему было уже около сорока. Мне немногим больше двадцати. Вместе мы прожили всего три года и не обзавелись детьми. Жили друг для друга. Поэтому, деньги он от меня не прятал. Он работал программистом. Сначала в фирме. Потом ушел. Занялся, как это сейчас говорится, частной предпринимательской деятельностью. Зарабатывал неплохо. Я работаю переводчиком в издательстве. В деньгах мы нужду не испытывали, – для большей убедительности Людмила задумчиво покачала головой, давая понять, что больше майору не стоит возвращаться к этому вопросу. – А что касаемо первой части вопроса… Так я не заметила ничего такого. Утром, когда я уходила, Валерий еще спал. Молочница приезжает рано. А желающих купить у нее молоко – много. Поэтому из дома я вышла в семь пятнадцать, чтобы побыстрее занять очередь.

Федор задумчиво хмыкнул, подумав о том, что вообще-то смерть Калугина плохо вписывается в рамки самоубийства, если, конечно, он не обладал завидной выдержкой. Это, каким же надо быть толстокожим и с какими нервами, чтобы спокойно спать, зная, что утром жена уйдет за молоком и можно осуществить самоубийство.

И почему это надо было делать утром? Почему не вечером и не ночью? И с каких это пор мысль о суициде посещает мужиков после ночной спячки, когда мозг вообще ничем не загружен. Даже о проблемах текущего дня не хочется думать, не то, что о суициде. И полнолуния вроде не наблюдается. Да и страдал ли погибший лунатизмом? Вряд ли. Он спокойно спал, а стало быть, ни о каком самоубийстве не помышлял. Особенно о самоубийстве из револьвера тридцать восьмого калибра. Маленькая такая штуковина с костяной рукоятью и барабанчиком. Пожалуй, самое время спросить об этой штуковине несчастную вдовушку, а то она, кажется, опять готова расплакаться. Лучше занять ее мозги мыслями, глядишь, чего-нибудь вспомнит полезное. И Федор Туманов обратился к вдове со словами:

– Скажите, вы когда-нибудь у себя в доме оружие видели? Я имею в виду тот револьвер, который валяется возле вашего мужа на ковре.

Калугина всхлипнула, вытерев нос, и отрицательно покачала головой.

– Нет, не видела. И вообще сомневаюсь, что он принадлежит Валерию, – ответила женщина. В голосе ее звучала такая определенность, что Туманову хотелось верить ей.

– Вы так уверенно об этом заявляете, – заметил Туманов.

Калугина не осталась в долгу.

– А вы себе представляете интеллектуала программиста с пистолетом в руках? – спросила она.

– Вообще-то, представляю. – Федору хотелось сказать, что за его работу в уголовном розыске доводилось видеть разное. И интеллектуалам не чужды слабости. Случается, и они хватаются за стволы. Правда, выходит у них по-разному.

– Вынуждена вас разочаровать, но Валерий никогда не брался за оружие. По-моему, у человека такого склада, как он, даже в детстве было отчуждение к забавам пострелять из рогатки. Не то, что к пистолету. Ведь человека из рогатки не убьешь. Да и не хотел Валерий никого убивать. Я в этом уверена, – с долей определенности выступила вдова Калугина в защиту своего мужа.

Но настырный майор не собирался так просто отступать. И сказал, пытаясь разрушать доводы, приведенные вдовой, как аргумент:

– Но ведь оружие можно хранить дома и с целью самозащиты.

– Можно. Но мой муж не хранил. Иначе бы я видела. Пистолет не иголка. А защищаться?.. От кого? От конкурентов? Знаете, мой муж был абсолютно бесстрастным человеком. Никому не завидовал. Никого не ущемлял.