Владислав Куликов - Братство обреченных

Попрощались как добрые друзья. При этом Специалист подумал: «Настойчивые ребята. С ними надо держать ухо востро».

Ветров же с Азаровой стали бурно обсуждать состоявшийся разговор, как только сели в машину.

— Какой м…к! — зло воскликнула Ольга. — Такое ощущение, что мы говорили с железным сейфом. От него все наши слова отскакивали.

— Иного и быть не могло: он же чиновник. Стихов, наверное, в жизни не читал.

— При чем тут стихи?

— Это в Древнем Китае в эпоху Хань (полторы тысячи лет назад) все чиновники, поступая на должность, сдавали экзамены. Главным требованием было умение писать стихи и рисовать тушью. Считалось, что человек, сочиняющий стихи, не сможет стать взяточником. А наместник, рисующий на шелке пейзажи тушью, не допустит несправедливости.

— Боюсь, наших чиновников уже никакие стихи не спасут…

«Мы уперлись в стену, — подумал Андрей. — Остался последний вариант. Но, черт возьми…» Его объял ледяной ужас. Ветров только сейчас осознал всю сложность (на грани с нереальностью!) плана. «Это сумасшествие: у нас ничего не получится». На душе стало мутно и неприятно.

В Торонто делегаты конференции заседали в зале на минус втором этаже гостиницы. А выставку разместили на минус третьем. Многим было просто лень спускаться. Но через день среди ценителей разнесся слух о картине, которая переворачивает душу. Любопытные сразу же потянулись в галерею. Хотя там висели работы заключенных из более чем ста стран мира, большинство посетителей сразу направлялись к портрету Матери. У этой картины люди задерживались дольше всего.

Естественно, когда пришла пора подводить итоги, то в номинации графика вопрос о победителе даже и не стоял. Первое место отдали Куравлеву портрету Матери. А саму картину купил за пять тысяч долларов глава европейского отделения Международной ассоциации тюремного служения. Еще шестьсот долларов Куравлев получил в качестве премии.

Деньги все до копейки (точнее было бы сказать — до цента) передали в Соль-Илецк. Геннадий распорядился ими так: четыреста долларов зачислил на свой лицевой счет в колонии, тысячу рублей отослал маме, остальное попросил передать жене.

Татьяна Куравлева очень удивилась, когда на пороге ее квартиры появился человек в форме УИН. Это был подполковник Трегубец. Он передал женщине конверт с деньгами и диплом, которым наградили Геннадия на конкурсе. Она долго не могла поверить в происходящее. А потом села на кухне и заплакала. То были слезы счастья и надежды.

Адвокат изучил уголовное дело. Отксерокопировал нужные документы. После этого Ветров свел его с Опариным. Хотя адвокат говорил в принципе те же самые вещи, что и Андрей, но его слово звучало гораздо весомее.

Ведь у адвоката были имя и авторитет именно в этой области. В 1988 году он выпустил из тюрем несколько десятков безвинно осужденных. А началось с того, что важняк (тогда адвокат еще служил в Генпрокуратуре) поймал маньяка, жившего и убивавшего в Белоруссии. Оказалось, что за многие совершенные им убийства уже осуждены другие люди. Некоторых даже расстреляли. Важняк приехал с комиссией в республику. Вскрылась целая система фабрикации уголовных дел. Он за руки выводил из тюрьмы людей, просидевших по десять, а то и больше лет. Вначале его работу приветствовали. А потом начальство стало сердиться. «Отстаньте от Белоруссии!» — написал ему прокурор республики. Но следователя это не остановило.

Когда невинных освободили, то бестолковый маховик наказаний раскрутился в другую сторону. По шапке получали все: сыщики, прокуроры, судьи. В зависимости от степени причастности кого-то сажали, кого-то увольняли, кому-то объявляли выговор. Как всегда, под горячую руку попадали и случайные люди. Например, наказали с десяток прокуроров, которые просто ставили подписи под запросами в милицию. В суть дел они не вникали, а выполняли формальности за уехавших в отпуск (или командировку) коллег. Получилось: вся их вина заключалась в том, что оказались рядом. Работали в одном кабинете с виновными.

Но вскоре Советский Союз развалился. В середине девяностых важняк возбудил уголовное дело против известного олигарха, чей лик не сходил с телеэкранов и газетных полос. Поскольку олигарх был близок к обитателям вершин власти, то на важняка начали давить. Начальство твердило: закрывай дело. Некоторые чиновники звонили сами и настоятельно рекомендовали не трогать олигарха.

— Я нахожу в его действиях состав преступления, — твердо отвечал важняк. — Перед законом все равны. Пусть суд решает.

Однако начальство не согласилось с этим и поставило важняка перед выбором: либо он закрывает дело, либо увольняется. Тот плюнул и уволился. Дело приостановили.

Через несколько лет тот самый олигарх рассорился с властями и убежал за границу. А уголовное дело (которое возбуждал против него еще важняк) возобновили. Бывшему важняку, а теперь адвокату, позвонили из Генпрокуратуры, пригласили назад и радостно сообщили, что теперь он сможет довести свое дело до конца.

— Пошли на… — Адвокат в очень грубой форме сказал все, что думает о предложении подобного рода. — Я проституцией не занимаюсь!

Так что имя адвоката значило очень много. Опарин это знал. Поэтому в душе он злился на Ветрова, втянувшего его (Опарина) в это гнилое дело.

— Хорошо. Ты просишь встречи с Мазуровым, — сказал Сергей, смотря в глаза Андрею. — Но какое у тебя предложение? Думаешь, он возьмет и позвонит в Верховный суд?

— У меня другое предложение. — Ветров выдержал мхатовскую паузу. — Надо добиться помилования президентом…

Повисла тишина. По обычно непроницаемым глазам Опарина теперь было видно, как вброшенная в его голову мысль совершает эволюцию. Сначала разум отторгает ее как бред и глупость! Но мысль цепляется за какие-то там нейроны мозга. Разум пытается стряхнуть ее. Но мысль — не соринка на плече. Так просто рукой не смахнешь. Скорее она — въевшееся пятно на брюках. Вывести невозможно. Надо либо выбросить брюки, либо свыкнуться с этим.

А потом начинает казаться, что это пятно (эта мысль) были здесь всегда!

— Не уверен, что это получится, — с сомнением произнес Опарин, хотя по его глазам Ветров понял, что мысль засела. — Ты хоть представляешь, как это сложно?!

— Давай пойдем по простому варианту: позвоним в Верховный суд, — с иронией произнес Андрей. — Предложим отменить приговор, а заодно высечь самих себя.

— Ты хоть представляешь порядок помилования? И схему работы президента?

— Порядок помилования представляю, — спокойно ответил Ветров. — Потому и предлагаю компромиссный вариант. Ведь можно не отпускать Куравлева сразу. Скостите ему срок лет до десяти. Ну пусть — двенадцати. Уже семь с момента ареста прошло. А через пару лет можно условно-досрочно освободить. При этом никаких новых расследований, никаких наказаний! Не надо восстанавливать на службе, выплачивать денежное довольствие за эти годы…