Алексей Рыбин - Трофейщик

— Ну, здравствуйте, здравствуйте, Александр Евгеньевич. Мы вас, признаться, заждались. Вы, конечно, временем располагаете?

Звягин внутренне напрягся. Молодой человек говорил спокойно, по-деловому, без подвоха, почти совсем без подвоха… Почти. Звягин своим звериным, выработанным в тюрьме, в бегах, в нищете и голоде, в погонях за своими жертвами чутьем уловил фальшь, почувствовал хорошо скрываемую, но отчетливую нотку издевки в последних словах доверенного лица Бама. «Временем располагаете?» — честный, открытый взгляд, а сам уже чувствует себя полным хозяином времени Александра Евгеньевича, и неважно уже, что тот ответит — мол, тороплюсь, — все равно он сделает то, что ему прикажет этот молодой и безобидный, с виду хиловатый даже человек. Да и так ли уж он молод? Звягин видел много людей из этой категории — нестареющих, без седины в волосах и в тридцать, и в сорок, и в пятьдесят — «вечных юношей», которые выглядели таковыми почти до самой смерти. Кстати, как они умирали, он не видел ни разу, хотя повидал в жизни всякого. Примерный возраст этих людей можно было определить лишь пристально, при хорошем освещении вглядываясь им в лица, отмечая густую сеть тоненьких морщинок вокруг глаз, дряблость кожи под подбородком, залысины на висках, незаметные на первый взгляд. Знал он и то, что среди них попадаются крайне жестокие личности — то ли комплекс неполноценности в них бушует, то ли еще что-то, но бывают среди них просто звери, с такими вот улыбающимися, холодненькими глазками творящие самые лютые дела.

Чего можно ждать от этого? Звягин знал, что ждать можно чего угодно. Можно пули в лоб от снайпера, который сейчас держит его на мушке, сидя на каком-нибудь чердаке. Можно через три минуты после расставания смертельного хруста собственных ребер под колесами случайно вылетевшего из-за угла грузовика. А может быть, не сейчас, вечером, завтра…

— Располагаю, — ответил Звягин. — Конечно, располагаю, я же вам сам позвонил.

— Ну, тогда поедем. — Безо всякого сигнала в узком проходе между забором и тротуаром появились вишневые «Жигули». — Прошу вас. — Посыльный сделал рукой приглашающий жест.

В машине, кроме них и шофера, никого не было. «Не боятся меня, — подумал Звягин. — А чего им бояться, куда денусь? Сам влез в это дело, теперь вперед. Пан или пропал».

— Вы не голодны, Александр Евгеньевич? — спросил молодой человек со своей обычной улыбочкой.

— Нет.

— А я вот, признаться, страшно есть хочу. Может быть, подождете меня, я перекушу быстренько? В машине посидите или со мной зайдете? Пойдемте, Александр Евгеньевич, раз время терпит, кофейку горяченького, крепенького… Бутербродик… — Молодой человек уже начинал резвиться. — У меня тут просто еще одна встреча в кафе, товарищ с нами поедет, по пути ему. Пойдемте, у нас секретов никаких нет…

Машина переехала через Кировский мост и свернула у площади направо — в сторону Посадских улиц, подъехала к застекленной стене дорогого хорошего кафе рядом с цветочным магазином, и провожатый еще раз обратился к Звягину:

— Ну, так как насчет кофейку?

«Издевается, подонок, холуй хозяйский, чувствует свою силу. Ну, ничего. Сейчас сила у него, а завтра — поглядим». Звягин решил не принимать обиду близко к сердцу — чего, действительно, от этого молодца ждать, шестерка, она и есть шестерка. Еще перед ним пресмыкаться будет, очень даже может такое быть.

— Ну ладно, пошли.

Они вошли в кафе. Провожатый Звягина, не останавливаясь, пошагал прямо к бару, у стойки которого спиной ко входу сидели несколько человек. Звягин был готов, как ему казалось, ко всему, но сейчас, идя за веселым молодым человеком, который, несмотря на свои бесконечные обращения и предложения, так ему и не представился, почувствовал, как пол зашатался у него под ногами. За стойкой, полуобернувшись к залу, сидела Таня — разбитые глаза ее скрывали большие темные очки, она была одета в строгий черный костюм, аккуратно причесана и совсем не походила на ту растрепанную, заплаканную, милую и робкую женщину, с которой он простился утром у себя на кухне.

— Добрый день, — провожатый Звягина громко приветствовал Таню еще издали. — А вот и мы!

Таня повернула голову. Зеркальные очки не давали возможности проследить за ее взглядом, но во всяком случае удивления на ее лице не было. У Звягина наступило то редкое в последние годы состояние, когда он перестал понимать происходящее. «Сейчас перекусим быстренько и поедем», — говорил провожатый, но Таня хозяйским тоном, который даже не вызвал у Звягина удивления — он и так был ошеломлен сверх всякой меры, — ответила: «Нет, никаких трапез. Поехали сразу…»

То, что происходит сейчас, — это, конечно, психологическая атака, не случайно же они здесь встретились. А то, что Таня с ними, — вот действительно сюрприз! Интересно, как давно она им стучала на него?

Это и был первый вопрос, с которым он обратился к ней в машине:

— Танечка, и давно ты на меня стучишь?

Она сняла очки и посмотрела прямо в глаза Звягину — глаза, в которых только она могла прочитать нормальные, человеческие чувства. Сейчас Саша, Александр Евгеньевич, глянул на нее своим обычным, пустым и непроницаемым взглядом.

— Я не стучала на тебя, Саша, не волнуйся. Это же работа моя. Я и до тебя работала, и с тобой, и не собираюсь бросать. Мне нравится то, чем я занимаюсь. Успокоился, не смотри ты на меня зверем, Саша, все нормально. Поговорим потом, ты все поймешь.

— Хорошо, Танечка, поговорим. — Он отвернулся и стал смотреть в окно.

Машина ехала уже почти по лесной дороге, впрочем, довольно разъезженной и ухоженной — видимо, движение было здесь довольно интенсивным. Не вела эта дорога к местам загородных народных гуляний, как в каком-нибудь Солнечном или в Курорте, не валялись на ней смятые, даже с виду липкие бумажки от мороженого, бутылочные пробки, окурки и прочая дрянь. Пока Звягин размышлял, куда же эта дорога ведет, машина остановилась у высоких деревянных ворот, от которых тянулся в обе стороны такой же непроницаемый забор, поверх которого виднелся последний этаж добротного, но без внешней помпезности и ненужной роскоши дома.

Внутри дом тоже не сверкал мишурой модных дорогих штучек вроде подвесных потолков, стеклянных столиков, стодолларовых дверных ручек, производимых, видимо, специально для ублажения дикого вкуса скороспелых русских миллионеров. Но Звягин сразу отдал должное мощному дубовому паркету, не удушенному ковролином, крепкой мебели из хороших пород дерева, общей рациональности и одновременно уюту обстановки — здесь хозяева обосновались давно, со вкусом, с любовью, без суеты, и, как видно, надолго. В доме стояла полная тишина. Они прошли коридором, по обе стороны которого располагались комнаты с настежь распахнутыми дверями, и оказались на застекленной веранде. Звягин наконец увидел Хозяина.