Кирилл Казанцев - Галера для рабов

Масштаб надвигающегося бедствия уже съедал мозг. Желтухин больше не скрывал обуявшего его беспокойства. Встал, направился к бару поступью утомленного человека. Аудитория потрясенно молчала.

– Ну да, разумеется, – еле выдавил Вышинский. – Все мы слышали об этих ловких ребятах и втайне радовались, что это происходит не с нами. Да нет, чушь, – помотал он замороченной головой, – какая вероятность, что мы попали в их сети? Почему именно мы? Это крайне маловероятно, господа.

– Как они выглядят? – прохрипел Бобрович. – Полковник, майор, вы обязаны это знать по долгу службы.

– Молодые, – сказал Желтухин. – Россохину в районе тридцати, Левторович – меньше… Ну, не могу я сказать, как они выглядят, – разозлился он. – Да, видел их лица в компьютере, но когда это было? Что-то невнятное, собирательное, без особых примет… Они умеют менять внешность, корректировать свой возраст. В Кабаркуле они благополучно притворялись пенсионерами, и никто их не раскусил… Полковник, вы сможете визуально определить эту парочку?

– Не знаю, – буркнул полковник. – Не уверен. С чего бы я старался их запомнить?

– Ну, конечно, – ехидно заметила Евгения Дмитриевна. – Зачем их запоминать? Бомба дважды в одно Черное море не падает.

– То есть вы хотите сказать, что все эти чертовы члены экипажа, бродящие по кораблю, гипотетически могут оказаться теми самыми «мстителями»? – поежилась Полина Викторовна.

– Я даже больше скажу, избранная вы наша, – злобно хохотнул полковник. – Это может оказаться кто-то из нас.

– Ну, вы совсем-то с ума не сходите, – посоветовал Вышинский, когда стало совсем душно и страшно. – Проблема не в этом, господа. И даже не в экипаже. Мы в любую минуту можем изолировать членов команды, потому что нас больше, и вытрясти из них всю правду. Заодно сорвать с капитана усы, а с женщин парики. Не ухмыляйтесь. Испуганные люди, если они действуют сообща, – это сила. Есть такой феномен в социальной психологии: общий враг сплачивает людей.

– И в чем тогда наша проблема? – удивилась Евгения Дмитриевна. – В том, что мы еще не завтракали?

– Если память не подводит, упомянутые преступники все свои действия снимали на видео. Если не было возможности снимать обычной камерой, использовалась миниатюрная, встроенная в интерьер аппаратура. Поправьте меня, господа полицейские, если я не прав, – разве не на этом основывалась их преступная деятельность?

Мурашки ползли по доведенным до отчаяния людям. Они невольно озирались, ощупывали глазами детали интерьера. Полковник подошел к штурвалу и принялся рассматривать его с близкого расстояния. Но зрение у него было неважное – он щурился, напрягал глаза.

– Намекаете, что за нами подсматривают тысячи маленьких глазок? – неуверенно пошутил Зуев.

– А яхта, на которой мы находимся, – всего лишь декорация в павильоне… – пробормотала Евгения Дмитриевна и невольно втянула голову в плечи.

– Но здесь не видно ни одной камеры… – решил Глуховец.

– Но это же противозаконно… – начал Аркадьев.

– Господи, сейчас такая аппаратура, что ее и не заметишь, нужно стены разбирать, – поежилась Маргарита Юрьевна и зачем-то заглянула под журнальный столик, перед которым сидела. Потом поднялась, встала за спиной у полковника и тоже принялась вдумчиво разглядывать штурвал.

Снова воцарилась суматоха. Люди вскакивали с мест, ощупывали, осматривали пространство вокруг себя. Заглядывали под предметы мебели, шарили под подушками на диване. Бобрович распахнул створки бара, принялся переставлять с места на место бутылки. Аркадьев стащил со стены картину, повествующую о проблемах людей на плоту посреди штормового моря, стал выдирать из нее полотно. Есаулова оторвала со стены бронзовый канделябр, который чуть не поволок ее на сторону, ощупывала его, как слепая, при этом стекла очков потихоньку запотевали. Вышинский пытался дотянуться до массивной люстры на потолке, потом подтащил стул и, балансируя на нем, стал ощупывать неработающее осветительное устройство.

Этот маразм крепчал минут пятнадцать. Бобрович прищемил палец створкой бара, дул на него и чертыхался. Люди с облегчением разводили руками – ничего не нашли.

– Я что-то нашла, – обнаружила блондинка, выволакивая подносом из-под дивана сразу два микроскопических предмета. Люди сгрудились вокруг находок, лежащих на ее ладошке, напрягали глаза.

– Это ампула, – ткнул в предмет покрупнее Вышинский. – Лекарство, стало быть. Возможно, сердечное или еще какое-то. А это – батарейка для наручных женских часов, – он покорябал ногтем крошечную металлическую «таблетку», поднес ее к глазам на критическое расстояние. – Самая элементарная цельнометаллическая батарейка.

– А откуда это все под диваном? – удивилась Маргарита Юрьевна.

– А вы у себя под диваном никогда не находили ничего интересного? – фыркнул полковник. – Выбросьте эту хрень, Маргарита Юрьевна, и зарубите на носу: если хотите отыскать спрятанную видеоаппаратуру, никогда не делайте это под диваном.

Искательский азарт пошел на убыль. Основная масса присутствующих плохо представляла, что они ищут. Дольше всех возился Желтухин. В отличие от прочих дилетантов, он к процессу подошел взвешенно и вдумчиво: осматривал каждый метр пространства профессиональным оком, ощупывал стены, каждую подозрительную выпуклость, исследовал мебель – особенно ножки кресел и перекладины. Вытащил из вазы декоративную композицию из засушенных цветов, разобрал ее по веточке и каждую «зачистил», а то, что осталось от композиции, выбросил в мусорную корзину.

– Фиаско, майор? – полюбопытствовал полковник.

– Сплюньте, – проворчал Желтухин. – Не хотелось бы вас обнадеживать, господа, но имеется повод для сдержанного оптимизма. В этой кают-компании, похоже, нет подсматривающих и подслушивающих устройств. Однако я не стал бы расслабляться. Это ничего не значит.

– Не скажите, – тут же расслабилась Есаулова. – Для вас это, может, ничего и не значит, а для меня – значит…

– Черт возьми, долбаные полицейские, проведите же, наконец, расследование! – вскричал окончательно замороченный Глуховец. – Долго мы будем тут еще нервничать?!

– Заткнись, придурок! – взбеленился полковник. – Ты кого из себя строишь, министр, блин, недоделанный?!

– А вы ослепли и оглохли, Николай Юлианович? – недобро прищурился Желтухин. – Чем мы сейчас, по-вашему, занимаемся?

Завтрак подали с опозданием. Впору было уже обедать. Стюард Малышкин был мрачнее тучи, официантка тоже перестала улыбаться. Люди кропотливо пережевывали жесткое, еле разогретое мясо, ковырялись в салатах, запивали теплым соком. «Лучше бы сразу цианистый калий принесли, чем кормить этими отбросами», – брюзжал вечно недовольный Глуховец. «Скоро нас вообще перестанут кормить, – ворчала Есаулова. – Будем тут, как Робинзоны, друг дружку лопать. Черт возьми, почему в стране отменили жалобные книги?!» – «Может, с юмором отнесемся к ситуации?» – предложил неплохое решение проблемы Вышинский, но оно не нашло отклика в сердцах пассажиров.