Павел Шестаков - Рапорт инспектора

— Что стряслось, Трофимыч? — спросил он, невольно сожалея, что придется срочно перестраивать ход мыслей на новую ситуацию.

— Шахматист-то сбрехал, Игорь Николаевич.

— Вот как.

В тоне Трофимова ему послышался скрытый упрек, следствие разговора, который возник между ними, когда Мазин рассказал Трофимову о встрече с древней старухой, живущей позади шахматного клуба. Капитан тогда к показаниям старухи отнесся с полным доверием. Мазин же отдавал предпочтение шахматисту.

— Все-таки интеллигентный человек, — сказал он неимением других аргументов.

В ответ Трофимов только хмыкнул скептически.

— По-твоему, Горбунов уличен? — поставил тогда вопрос ребром Мазин.

На такое утверждение капитан не решился.

«А что он скажет теперь?».

— Ты его разоблачил или сам сознался?

— Сам пришел.

— Совесть замучила? — поинтересовался Мазин с легкой иронией, потому что большого преступника в шахматисте не видел, а ожидал от него лишь очередной путаницы.

— Угадали. Похудел, бедняга. «Не могу молчать», — говорит.

— Ну, рассказывай про «толстовца».

Шахматист пришел утром в чистой рубашке и держался с отрешенным спокойствием, как и подобает человеку, решившемуся стойко терпеть неизбежные муки. Вначале он настойчиво добивался личного свидания с Мазиным, и Трофимову стоило немалых усилий убедить его довериться. Поэтому начал шахматист витиевато и маловразумительно:

— Я сообщал вашему руководящему товарищу, что приходил исключительно в интересах истины.

Тут он запнулся, и Трофимов вынужден был подтолкнуть его вопросом:

— А оказалось наоборот?

Вопрос шахматисту не понравился, но сдвинул его с мертвой точки.

— Однако в интересах истины я вынужден был прибегнуть к неправде.

— Бывает, — заметил Трофимов.

— В самом деле? У вас бывали прецеденты?

— Чего доброго, — заверил капитан.

— Тогда вы поймете меня! — обрадовался шахматист. — Горбунов убедил меня помочь ему, и я поверил Горбунову. Он сказал, что оклеветан и не в силах опровергнуть клевету, так как товарищ, с которым он играл, отбыл в длительную командировку на Север.

— Вы поверили Горбунову?

— Я и сейчас верю.

— И решили обмануть нас?

— Исключительно в интересах истины.

— Как же вас теперь понимать?

— Я решил, что истина не нуждается в подпорках из лжи, будь это даже невинная ложь.

— Правильно сделали, — одобрил Трофимов, хотя философия эта особого отклика в душе его не нашла и ему хотелось сказать шахматисту кучу неприятных слов. Но он был человеком на службе и потому сдержался и со вздохом принялся за протокол, в котором ложь во спасение отвергалась во имя правды высшей.

Мазин подержал эту бумагу на ветру зябнущими пальцами, обратил внимание на подпись, разобрать которую не смог бы ни, один специалист по почеркам, и вернул протокол капитану.

— Придется искать «северянина».

— Думаете, он существует?

— Возможно. А если существует, то подтвердит, что играл с Горбуновым.

— И тем докажет. — начал было Трофимов, но Мазин прервал его:

— К сожалению, ничего не докажет, потому что Горбунов в клубе был и, несомненно, играл. Не знаю только, для собственного удовольствия или для видимости за доской помаячил. И, конечно же, «северянин» часы эти и минуты не фиксировал.

— Значит, старуху вы все-таки со счетов не сбрасываете?

— И на старуху бывает проруха, — отшутился Мазин.

Они вышли к реке. Солнце скрылось за надвинувшимися темными тучами, которые уже теряли первые пушистые, еще не собравшиеся в тяжелые хлопья снежинки.

— Знаешь, Трофимыч, начало зимы — прекрасное время. Несколько лет назад мне об этом комиссар Скворцов сказал. Я тогда не понял, а теперь понимаю. Всякое время прекрасно, когда стареешь.

Трофимов удивился немного, хотел сказать как положено — «рано вам о старости.», но перехватил задумчивый взгляд Мазина и смолчал.

А Мазин, и не ожидая ответа, смотрел на темную реку и остров, на глазах покрывавшийся белой пеленой, на ворон, что нахохлились на берегу, изредка перескакивая с места на место, оставляя на снегу недолговечные следы, на трудно различимые вдали серые пятна городских зданий, и мысли его возвращались постепенно в привычное русло после маленькой невеселой паузы.

— Как все было, Трофимыч? Скажем, Горбунов и Крюков замыслили нападение. Крюков сделал ключ. Горбунов крутится какое-то время в клубе, двигает пешки и слонов, выходит незаметно. Едут, берут деньги, бросают машину. Горбунов появляется в клубе и начинает весьма натурально изображать, что обнаружил пропажу машины. «Помогите!» Так?

— Наверно.

— Вот именно, наверно, но не наверняка. Как мог Горбунов появиться возле машины не из дверей клуба, а с противоположной стороны? Обошел квартал с целью маскировки? Не верится. Наоборот, больше риск, что увидят, обратят внимание. Да и время ему было дорого, каждая минута. Вот где проруха! Старухе-то за восемьдесят. Напутать могла.

— У таких стариков, между прочим, бывает цепкая память на детали.

— Бывает. Но исходить нужно из проверенных реальностей. К сожалению, их меньше, чем хотелось бы. Например, смерть Крюкова — это факт, а обстоятельства ее — тоже одни догадки. Кто он? Сообщник Горбунова или просто мальчишка-ревнивец, стащивший горбуновский брелок и никакого отношения к нападению на кассира не имевший?

— Горбунов все запутал.

— Да, выдал две взаимоисключающих версии. Первая — брелок был украден из машины во время угона. Вторая — пропал при неизвестных обстоятельствах после угона. Но мне сейчас важно даже не то, какая из них верна, а другое: в каком случае Горбунов был искренен Тут уж целых три варианта. Сначала сказал правду, а потом наврал. Или сначала наврал, а потом сказал правду! Или, наконец, добросовестно напутал и был искренен и в том и другом случае?

— Врал, конечно, — уверенно сказал Трофимов.

— Тогда с какой целью? И почему? Что толкнуло его на ложь? Страх? Анонимное письмо? Страха он не скрывал, но трус ли Горбунов?

— Судя по тому, что мы знаем.

— Нет. Оставь наши знания. Боюсь, что немногого они пока стоят. Скажи впечатление. Какое впечатление производит на тебя Горбунов?

— Изворотливый, как ужака.

— Хитрец?

— Скользкий тип, я же говорю.

— А храбрецом он тебе не показался?

— Храбрецом? — переспросил Трофимов.

— Ну да! Отчаянным парнем, которому море по колено.

— Шутите?

— Ничуть. Горбунов, которого мы знаем — трус, хитрец и пролаза, а Горбунов, которого подозреваем — дерзкий налетчик. Подумай, он настолько осторожен и предусмотрителен, что позаботился отпереть собственную машину чужим ключей и одновременно не удосужился прикрыть лысину. Из осторожности обходит целый квартал возле шахматного клуба, а на месте преступления размахивает пистолетом с открытым лицом? Так кого же прикажешь брать — хитреца или храбреца?