Станислав Родионов - Аффект

— Знаете, зачем вызвал?

Она кивнула.

— А откуда?

— В геологическом управлении говорят.

Рыжина не трогала свою сумочку, не ёрзала, не теребила причёску и не курила, но она волновалась. Её красное лицо было стянуто тем тугим напряжением, которое, казалось, взорвётся при малейшем поводе.

— С какого времени знаете Вересова?

— С этого поля.

— Значит, два года. Ну, рассказывайте…

— Что рассказывать?

— Всё. Сначала о нём — что он за человек.

Рыжина надменно усмехнулась, блеснув своим медным лицом:

— Вам нужно о нём плохое?

— Почему обязательно плохое?

— О преступниках всегда плохое собирают.

— Следователь собирает не плохое и хорошее, а объективное, — внушительно объяснил Рябинин.

Любовь, конечно, тут любовь… Ведь только ей под силу отвратить человека от красавицы, от Пионихи, и повернуть к рыжеватой Рыжиной с облупленным носом и блестящими скулами.

— Таких, как Вересов, я не встречала, — вдруг гордо вскинулась она.

— Что же в нём?

— Понимаете, он настоящий человек!

— Этим высоким званием не бросаются, — улыбнулся Рябинин: он любил, когда защищали человека.

— Я не бросаюсь. Это в городе можно жить, работать и не знать человека. А в поле не утаишься. Я шесть лет езжу, всяких геологов видела. Многие ведь как смотрят на таких техников, вроде меня: подай да принеси. А они якобы мыслят. С детства спесь ели ложками вместе с манной кашей. А Вересов… О его должности забываешь. Он говорит, как с равным. Не опускается до твоего уровня, а тебя незаметно подтягивает. В маршруте кажется, что сама до всего догадалась. И он настоящий мужчина…

Рыжина умолкла — передохнуть. Она подошла к любви и, видимо, расскажет о ней, не боясь и не стесняясь. Влюблённые женщины ничего не боятся, кроме потери любимого.

— Что вы имеете в виду? — всё-таки поощрил её вопросом Рябинин.

— Он деликатный, заботливый… Уж не будет сидеть в автобусе, как индюк, перед стоящей женщиной. Когда едем в нашем грузовике, то геолог обязательно лезет в кабину, по старшинству. А Вересов сажает женщину, сам же — в кузов.

— Это, видимо, только вас, — не удержался Рябинин от намёка.

— Почему только меня? Он и повариху сажал. А когда повариха заболела, встал в четыре утра, прогнал её с кухни и приготовил завтрак на всю партию. Потом в маршрут пошёл…

Она рассказывала историю за историей, сдержанно улыбаясь, и Рябинин знал, что его строгие очки сдерживают её откровенное восхищение. В ней пропала всякая скованность. Рябинину даже показалось, что она гордится своими отношениями с Вересовым.

— Любите его? — перебил он рассказ о том, как Вересов с Каменко переносили через бурный поток трусливую лошадь.

— С чего вы взяли? — вспыхнула Рыжина.

С чего он взял… Наивность красит женщину. Сейчас она походила на гордую индианку — только украшений не хватало. Ради справедливости Рябинин мысленно уточнил: на симпатичную индианку.

— Во-первых, сам вижу, а во-вторых…

— Вересова невозможно не любить! — перебила она его.

— А вы знали, что он женат?

— Знала.

Не испугалась, не потупилась, не опустила глаз, а краснеть она не могла.

— И это вас не остановило?

— Останавливало… Да ведь сердце не ЭВМ, программу не задашь.

— Сердцу не прикажешь, но себе-то можно было приказать.

— Приказывала, — вздохнула она. — Да к чему?

— Как это к чему? А на мораль вы что — чихаете?

— Любовь аморальной быть не может, — гордо ответила она, как ответила бы индианка бледнолицему законнику.

Следователя тихо взорвало.

Перед истинной любовью он благоговел. Но Рябинин не считал любовь вершиной человеческого духа — были взлёты и повыше. Любовь имела один недостаток, принижающий её нравственное величие, — эгоистичность. Влюблённые становились эгоистами. Мир для них больше не существовал. Он расследовал не одно дело, порождённое эгоизмом влюблённых. И видел не одного парня, отталкивающего старушек ради своей подружки.

«Любовь аморальной быть не может…» Он это знал. Но он знал и другое: аморальным может быть поведение влюблённых.

— А как же его жена? — почти вкрадчиво спросил Рябинин.

— Какое мне дело до жены…

— Вот как! Значит, летом он с вами, а зиму с женой?

— Я всегда с ним, — просто ответила Рыжина, но вдруг добавила: — В мечтах.

Рябинин удивился: зачем ей понадобилась фальшь. В мечтах… Видимо, он вспугнул её откровенность своими моралистскими вопросами.

— Играете?

— Что играю? — не поняла она.

— Роль романтической влюблённой особы.

— Ничего я не играю.

Рябинина уже злила та откровенность, которую он вспугнул; злила, хотя её добивается любой следователь. И он не стал сдерживаться:

— Знаете, что меня удивляет? Ваше бесстыдство.

— Разве полюбить человека — стыдно?

— Да ваша прекрасная любовь такая же ложь, как и его образ, который вы тут изобразили!

— Почему… ложь? — вроде бы испугалась она.

— Место женщинам уступает, обед за повариху готовит… Как же он посмел женщину, жену свалить ударом кулака на пол? У вас с ним красивая любовь… А можно во время этой любви одну женщину бить из-за другой? У вас с ним красивая любовь… А можно во время этой любви писать жене письма тоже о красивой любви? Выходит, у этого идеального человека две красивые любви. Какой прикажете верить?

— Господи, что вы говорите…

Она смотрела на него удивлённо, как на совсем другого человека, который вдруг появился, заняв место Рябинина, и этот новый следователь продолжал наступать:

— Не верю я в вашу любовь, потому что вам наплевать на жену. Нельзя любить одного и причинять боль другому. Вы не любите — вы хотите хапнуть чужого мужа. И преуспели. Семья уже разбита.

— Он ударил жену… Из-за меня?

— А из-за кого же?

— И сам это сказал? — тихо спросила Рыжина.

— Неважно, кто сказал. Этого не скроешь. Да вы целуетесь на людях…

— Неправда! — чуть не вскрикнула она.

— Может, сделать очную ставку со стюардессой? — холодно поинтересовался Рябинин.

— У самолёта?! Да это же я поцеловала…

— Со слезами?

— Всплакнула. Так ведь он, товарищ следователь, мне дороже любимого.

— Почему же?

— Я упала в воду…

Она стала рассказывать, как Вересов её спас, и перед глазами Рябинина вспыхнула та характеристика, которая так ему понравилась.

— Значит, это вы… — промямлил он.

— Теперь Вересов мне ближе родственника, — негромко сказала Рыжина и почти сердито сморщила нос, сдерживая слёзы. — А о моей любви он и не знает. Спросите любого… Никто не знает, кроме вас…

Она достала платок и заплакала, не сдерживаясь.

Рябинин сидел красный, сгорбленный, чувствуя, как стремительно запотевают очки. Надо что-то сделать… Например, протереть очки. Или успокоить её. Или спросить о чём-то, всегда оставаясь следователем.