Станислав Родионов - Долгое дело

— Поймали.

— Разве? Расскажите подробнее. Например, кто поймал?

— Я.

— О, каким образом?

Леденцов задумчиво почесал затылок, вспоминая детали:

— Вам всю правду или гнать туфту для статейки?

— Нет, мне правду, а гнать эту… не надо.

— Продавцы дали мне описание одной покупательницы. Светловолосого цвета, губы крупные, мочка правого уха оторвана, широкая баба, как два баобаба. Меня как кто по репе долбанул. Нинка-Губа! Иду на её хату. Она там делает одного лоха…

— Что делает?

— Лопоухого парня обирает. Я ей вопросик… Нинка, ху из ху? Не брала, говорит, никакого бриллианта. Обыскал хату, обыскал Нинку — нету. Сожрала она его, что ли? Подмигни, говорю, мне, Нинка, правым глазом. Подмигивает. А теперь левым. Не подмигивает. Вытащил я её левый глаз…

— Как вытащил?

— Вставной. Нинка под него бриллиант и запихнула.

Холстянниковой, казалось, не хватало воздуха. Прищуренными глазами изучала она лицо инспектора, как считала веснушки, пшеном рассыпанные по его щекам.

— Валентина Альбертовна, поскольку вы тут, хочу подсказать кое-какие правила по технике безопасности. У вас на пальце золотое кольцо. Снимается легко?

— Легко.

— Это хорошо. Тогда уголовник палец рубить не станет. А вот серёжки может выдернуть вместе с мочками. Ну, золотых коронок у вас нет. Подходит зимний сезон. У вас наверняка есть меховая шуба или дублёнка. Учтите, мех выстригают на ходу для кисточек, а на светлых дублёнках в автобусах пишут объявления об обмене. И запомните, если на вас нападут в парадной, не кричите «Караул!». Никто не выйдет. Кричите «Пожар!» — все выскочат…

— Ну, хватит! — взорвалась Холстянникова.

— У вас пока всё хорошо, но я говорю о плохом во имя лучшего.

Она вскочила, сгребая сумку, блокнот и ручку:

— Я пожалуюсь начальнику райотдела…

Из дневника следователя (на отдельном листке).

Но если смысл жизни заключается в жизни друг для друга, то что значит «прожить со смыслом»? Что значит это пресловутое «умение жить»? Выходит, жизнь со смыслом никак не связана с материальным достатком, о котором многие так истово пекутся. Выходит, мы печёмся не о главном, о второстепенном? Если смысл моего существования заключён в жизни для окружающих людей, то главным я должен полагать их отношение ко мне. Тогда умение жить — это умение любить людей и быть ими любимым.

Добровольная исповедь.

А достоин ли человек любви и жалости? К примеру такой, которого я вижу ежедневно…

Солнца не любит, морщится, стоит открыть форточку. Не курит, боится рака. Выпивает тайно и осторожно, чтобы без сивушных масел. При этом губы делает трубочкой, как горилла. Ест торопливо, молча, не отрывая глаз от миски, то бишь от тарелки. Но он никуда не спешит — после еды полчаса ковыряет спичкой в зубах. Всегда напряжён. Телефонную трубку хватает мгновенно, как горилла банан. Ему кажется, что кругом враги. Особенно я. Боится собраний, но один на один свиреп, как та горилла без банана.

Красивые женщины его не волнуют: он смотрит не на миловидные лица, а на минивидные ножки…

Да, я не сказала, о ком говорю. Вы, наверное, подумали, что о горилле? Нет, о моём начальнике, который давал в прокуратуру на меня характеристику.

Васин сел за маленький столик, примыкающий к большому, к главному. Антимонин и Беспалов расположились в отдалении, на приземистом диванчике в половине кабинета, предназначенной для гостей. Рябинин, вошедший последним, выбрал себе место в уголке, у приёмника, и глянул на заместителя прокурора города…

Каштановые волосы подстрижены модно и лежат волосок к волоску. Коричневый костюм из тонкошёрстной ткани сидит на плечах как-то расправленно, как кавказская бурка. Абрикосовая сорочка хрустит воротником, стоит ему повернуть голову. Блестящий галстук расцвечен светлыми изломами, как отшлифованный гранит. Руки сложены на пачке свежих газет. Сухощавое светлое лицо стянуто недоступной суровостью.

— Так. Кто докладывает? — спросил он голосом, которого побаивались следователи: казалось, что его слова не имеют гласных и поэтому отскакивают от стола прямо в посетителей.

— Я, Валентин Андреевич, — отозвался Васин.

— Самую суть.

Зональный прокурор пошевелил бумагами, тихо кашлянул и заговорил чётко, но с долгими паузами, в которые, видимо, пропускал лишние фразы.

— По почте поступило анонимное заявление. В нём сообщалось, что следователь Рябинин получил взятку от обвиняемого Копытко в сумме пятисот рублей за освобождение последнего от уголовной ответственности…

— Анонимные заявления вообще не стоило бы рассматривать, — нетерпеливо вставил Беспалов, ёрзая на диванчике.

— Не перебивайте, — вскинулся Антимонин, не глядя на Юрия Артемьевича.

— Отчего же не рассматривать, — спокойно ответил заместитель прокурора города. — Они могут нести информацию не хуже, чем подписанные.

— Их стряпают трусливые люди, — возразил из своего отдаления Беспалов.

— А это наша с вами задача сделать так, чтобы даже трус не боялся говорить правду. Продолжайте, — кивнул он Васину.

Рябинин не понимал, зачем пригласили его, виновного, подозреваемого. Такие вопросы решаются заочно, в тиши солидного кабинета. Ответственными лицами. Прокурором района Беспаловым, который расставил ноги, согнулся и рассматривает начищенные паркетинки. Старшим следователем Антимониным, сидящим на диване в свободной позе непричастного человека, приглашённого на роль советника. Зональным прокурором Васиным, потерявшим всю свою умность. И заместителем прокурора города, который ни разу не взглянул на него, на подсудимого.

И промелькнуло, исчезая…

…Не беда, что плохие люди совершают плохие поступки. Беда, что хорошие люди совершают нехорошие поступки…

— В заявлении сообщалось, — продолжал Васин, — что Копытко вручил деньги на квартире Рябинина, который спрятал их в четвёртый том сочинений Тургенева. При этом перечислены номера купюр. Проверкой установлено следующее… Уголовное дело по обвинению Копытко действительно Рябининым прекращено.

— Обоснованно? — спросил Валентин Андреевич.

— Дело можно и в суд передать, и прекратить.

— Рябинин, правильно?

— Правильно.

— Продолжайте. — Заместитель прокурора города вернулся отвлечённым на Рябинина взглядом к Васину.

— При выезде на квартиру Рябинина совместно с понятыми в четвёртом томе собрания сочинений Тургенева было обнаружено пятьсот рублей, причём номера купюр стопроцентно совпали с указанными в анонимном заявлении. Рябинин происхождение денег объяснить не мог.

— Рябинин, так?

— Так.

— А что сказал этот Копытко? — спросил Валентин Андреевич уже у Васина.