Александр Апраксин - Ловкачи

Залы «Славянского базара», «Эрмитажа», «Яра» и зимний сад «Стрельны» составляли, так сказать, их салоны, где встречались они все с общими знакомыми и где заводили знакомства новые.

Разборчивости тут особенной и быть не могло. Доходило иной раз до смешного и почти невероятного.

Одного принимали за умение одеваться на английский лад, другого за умение носить в глазу, с утра до ночи и никогда не вынимая, без снурка, монокль или одноглазки в тонкой черепаховой оправе.

Подобных аттестаций было совершенно достаточно для первого знакомства, а если вслед за тем оказывалось еще, что человек платил со всеми наравне по счету и никогда ни от какой глупой, пьяной фантазии не отказывался, то его вскоре провозглашали молодцом, милейшим малым, и все шло прекрасно.

Так было и с Иваном Александровичем Хмуровым, которому, в сущности говоря, еще легче оказалось войти в этот кружок, благодаря тому что знакомства приходилось только возобновлять: несколько лет перед тем, живя в Москве, он принадлежал к этому веселящемуся обществу и теперь застал в нем несколько новых лиц, но и много прежних.

К числу последних принадлежал Степан Федорович Савелов, тот именно господин, который в «Славянском базаре» сидел и завтракал с полковником и от которого Сергей Сергеевич Огрызков узнал, что Хмуров успел пробраться в дом к Мирковой.

Савелов сам по себе не был особенно богат, но в деньгах никогда не нуждался, по той простой причине, что при хороших средствах пользовался характером сильным и выдержанным настолько, чтобы через край никогда в денежных расходах своих не заходить.

Подспорьем к его силе воли являлось подмосковное имение, куда он выезжал даже и зимою, едва только финансы его истощались.

Видя чуть не каждый год, как позорно сходили с арены веселия и прожигания жизни разоренные до последнего рубля глупцы, Степан Федорович был осторожен.

К тому же, кроме денег, щадил он и здоровье свое. Словом, то был редкий в этом кружке практичный тип, умеющий, как говорит поговорка, таким образом дело вести, чтобы и волки сыты были, и овцы целы — если, конечно, говорить только о его личных овцах.

Но при этом Савелов лучше всех остальных в кружке московских кутил сохранил способность наблюдения за творимым вокруг и способность оценки отдельных личностей, составлявших его общество.

Он давно распознал в Хмурове смелого и наглого авантюриста.

Понятною, вследствие этого уже одного, являлась его антипатия к Ивану Александровичу, выражавшаяся в чрезвычайной и вполне последнему из них заметной холодности отношений.

Но, помимо этого, существовала еще и другая причина, причина серьезная и стоящая в прямой зависимости с первою.

Вскоре по возвращении своем в Москву стал Хмуров, все время словно высматривавший себе добычу, устремляться на поиски богатой женщины.

Он не скрывал ни от кого, что желал бы жениться на деньгах, и никто, не зная о давно уже состоявшемся его законном браке, ничего тут особенного не находил.

Один только Савелов сразу как-то еще более враждебно отнесся к нему, предчувствуя возможность с его стороны направить свои взоры именно в ту сторону, куда бы ему, Степану Федоровичу, это отнюдь не было желательно.

Так оно и случилось.

Зинаида Николаевна Миркова, дом которой был редкому из холостежи доступен, кроме особо званных вечеров, стала принимать у себя с глазу на глаз этого профессионального искателя богатых женщин, и с этого часа Савелов возненавидел Хмурова до глубины души.

С точностью было бы еще трудно определить, на чем именно основывалась эта ненависть?

Быть может, Савелов сам для себя имел на Миркову виды и не без затаенной цели снимал квартиру в ее доме?.. Быть может, и просто, считая себя за человека честного, он глубоко возмущался, как этот проходимец какой-то, без личного, собственного состояния, увлечет вдруг эту женщину с единственною, конечно, целью воспользоваться ее богатством?

Но так ли, иначе ли — Савелов про себя решил и даже открылся своему приятелю полковнику, что долгом порядочного человека было бы открыть Мирковой глаза на гуся, которому она напрасно доверяет.

Оставалось только решить, каким путем это сделать и какими данными воспользоваться, чтобы доказать ей несомненно все ее заблуждения.

Когда Савелов увидал издали, как Хмуров наскоро простился с Огрызковым и вышел из зала ресторана, он долго еще смотрел ему вслед и потом сказал полковнику:

— Современный Рокамболь, да и только, этот барин.

— Ну, до Рокамболя еще очень далеко, — ответил лениво собеседник, несколько отяжелев от еды.

— Не говори, — протестовал Савелов. — Я готов об заклад биться, что на его совести достаточно всякой мерзости для получения права переселения в места не столь отдаленные…

— И на казенный счет, — заключил полковник.

В это время к ним подошел расплатившийся по счету Огрызков и, поздоровавшись, присел к их столику.

— Сейчас завтракал со мною Хмуров, — сказал он. — Вот молодчик! Я его расспрашивать стал про то, что ты мне, Савелов, говорил, так он сперва было отнекиваться стал, а потом живехонько сознался, что вскоре это дело ни для кого не будет секретным.

— То есть какое же это дело? — переспросил Савелов, несколько бледнея. — Женитьба его, что ли?

— Конечно, женитьба на Мирковой. Я его от души поздравил…

— Не поспешил ли ты немножко? — вырвалось у Савелова в таком злобном тоне, что даже добродушный Огрызков обратил на это внимание.

— Понять не могу, — сказал он, — почему ты Хмурова так ненавидишь?! Человек он милейший, остроумный, в обществе всегда веселый, умеет жить, выпить тоже не дурак…

— Кто говорит… — протянул Савелов с нескрываемой иронией.

— К тому же в денежных расчетах с товарищами он всегда аккуратен! — продолжал Сергей Сергеевич, будто ничего не замечая.

— Неужели?..

— Уж в этом-то отношении позволь мне за него заступиться! — еще настойчивее ответил Огрызков. — Он и у меня взял сто рублей, а как только получил за хлеб из деревни, сейчас же сам приехал и отдал.

— Еще других каких доблестей за ним ты не знаешь?

Огрызков, в общем всегда крайне добродушный, чуть не рассердился. Он буркнул как-то угрюмее:

— Нет, знаю.

— А например?

— Хотя бы ту доблесть, что Хмуров никогда ни о ком дурно не отзывается и ко всем решительно относится, как в глаза, так и за глаза, одинаково хорошо.

Савелов помолчал немного и потом наставительно сказал:

— Эх, господа, господа! В том-то и беда, что таких людей, как вы, всегда очень легко расположить в свою сторону всякому ловкому проходимцу.

— Напрасно ты так думаешь.

— Нет, не напрасно, — горячее прежнего продолжал Савелов. — Чего вы от ваших новых знакомых требуете? Каких данных? Каких рекомендаций? По-вашему, человек любезнейший, остроумный, в обществе всегда веселый, умеющий, что называется, жить и выпить не дурак уже является чуть ли не находкой для нашего кружка?